– Гал-ей? – смеясь, нараспев переспросила Гейл, и кивнула головой, только, мол, для господина полковника.
– Вот и славно, вот и о, кей, Галя. Так даже лучше будет, ближе по-нашему. Ага! Так вот, Галя, нам, русским людям, как мертвому припарки, все эти ваши сауны. Я вам говорю! Херн… – споткнулся, рукой придержал переводчика, – это не переводи! – Ерунда это всё, я вам скажу, Галочка. Детский лепет. То ли дело русская банька. О! Сто двадцать градусов, да с пивком! Да стопарик водочки бульк вовнутрь, и прыг туда, на верхнюю полку, и распаренными березовым веничками как отхлещешь себя до потери пульса… Не одним, Галя, веничком, двумя веничками, двумя! Ооо! Тело потом, свежее, молодое, горит, жизни просит. Бултых потом в холодную воду… У меня речка рядом, почти двадцать метров и вот она, река. Своя, можно сказать речка. А зимой в снег, в сугроб. Вот так снегу зимой у нас, по пояс. Ага! Ухх!.. Бултых в воду летом, голый, как сом поплещешься там, поиграешь плавниками, и как вновь на свет родился, да. Я вам говорю! Не верите?.. – Бедный переводчик не успевал переводить в обе стороны, все остальные музыканты сидели молча, только следили за реакцией Гейл на атаку полковника. Увлекшись, он и рта не давал никому раскрыть. – То-то! Лепота потом после такой баньки!.. Правильно, нет, музыканты? Спросите-спросите их, они подтвердят. Что?.. – Переводчик хмуро перевёл её предположение. – Нет, мадемуазель, это не как мазохизм, – исключил предположение полковник, заметил. – То из другой оперы, правда тоже приятной… говорят. Да. Кха-гкхымм! А лепота, это тоже чисто русское слово, красота по нашему. Очень хорошо, значит! О, кей, по вашему. Даже очень о, кей, Галя! Так что, если хотите попробовать русскую баньку, милости прошу, хоть сейчас, в смысле, хоть сегодня. У меня всегда всё готово, особенно по этой части. А что? Милое дело, говорю я вам. Для души и здоровья. Для установления международных добрососедских отношений.
Зазевавшиеся солдаты срочной службы, ротами, повзводно, с шумом вваливаясь в столовую на обед, сбивались с ноги, спотыкались, цыкали друг на друга, часто роняли ложки со своих столов, чему-то призывно громко хихикали, а выходя из столовой замедляли шаг, свернув шеи в ту сторону, видя молодую девушку с копной кудрявых светло-каштановых волос в плотном окружении местных музыкантов вместе с дядькой-Черномором – дирижером, и воспитательным полковником Ульяшовым. Солдат-срочников поражали два фактора: цветущий вид этих музыкантов, как при розыгрыше главного приза в «спортлото», и странная одежда на девушке, вроде армейская, но какая-то чудная, не наша какая-то – как в кино