1
– Речь пойдет о твоей матери, Хэйтем.
Наш разговор происходил в подвальном помещении дома на улице Целетна. Реджинальд и в Праге оставался англичанином: он встретил меня в белых, безупречно чистых чулках и черных бриджах. Разумеется, его голову украшал щедро напудренный парик. Видно, Реджинальд переусердствовал с пудрой, поскольку плечи его сюртука были густо покрыты белым налетом. Он стоял между высокими чугунными светильниками, которые выхватывали из сумрака только ближайшее пространство. На стенах – настолько темных, что они казались черными, – горели факелы. Каждый окружало пятно неяркого света. Обычно в разговоре со мной Реджинальд держался непринужденно. Он любил убирать руки за спину, опираясь при этом на трость. Однако сегодня его поза была непривычно официальной.
– О моей матери? – переспросил я.
– Да, Хэйтем.
«Она заболела!» – было первой моей мыслью. Меня обдало жгучим чувством вины. Даже голова закружилась. За несколько прошедших недель я не написал матери ни строчки. Я почти не вспоминал о ней.
– Она умерла, Хэйтем, – произнес Реджинальд, опуская глаза. – Неделю назад она упала с лестницы, серьезно повредив спину. Боюсь, она не захотела сражаться за жизнь и сдалась на волю недуга.
Я посмотрел на него. Жгучее чувство вины схлынуло столь же быстро, как накатило, сменившись странным равнодушием.
– Прими мои соболезнования, Хэйтем. – Обветренное лицо Реджинальда сделалось участливым. Такими же были его глаза. – Твоя мать была прекрасной женщиной.
– Все в порядке, – ответил я.
– Мы немедленно отправляемся в Англию. Нужно поспеть к панихиде.
– Конечно.
– Если тебе… что-то нужно, проси без колебаний.
– Спасибо.
– Отныне, Хэйтем, твоей семьей становится орден. Ты можешь обращаться к нам по любому поводу.
– Благодарю.
Чувствовалось, Реджинальду не по себе.
– Если тебе захочется… облегчить горе в словах, ты знаешь, я всегда готов тебя выслушать, – откашлявшись, сказал он.
Его предложение вызвало у меня улыбку, которую я попытался скрыть.
– Спасибо, Реджинальд, но у меня нет потребности в беседе.
– Что ж, прекрасно.
Повисла долгая пауза.
– Задание выполнено? – глядя в сторону, спросил Реджинальд.
– Хуан Ведомир мертв, если ты это имел в виду.
– Его дневник у тебя?
– Боюсь, что нет.
Его лицо вытянулось, затем посуровело. Таким я видел его несколько раз, когда он не знал, что за ним наблюдают.
– Что это значит? – сухо спросил Реджинальд.
– Я убил этого человека, поскольку он предал наше дело, не так ли?
– Конечно, – осторожно согласился Реджинальд, не догадываясь, куда я клоню.
– Тогда какая надобность в его дневнике?
– Записи, которые вел Ведомир, представляют интерес для ордена.
– Почему?
– Видишь ли, Хэйтем,