Поручик вспомнил, что первый вопрос был именно о письме, пощупал все еще нывшую голову и, махнув на все рукой, завалился на теплый кан спать…
В этой импани Яницкий провел трое суток. Его ни о чем не спрашивали, не били и даже раз в день пускали погулять во двор, где уже не было колодников. Что кругом происходит, Шурка не понимал. Китайцы лопотали по-своему, с ним общались при помощи жестов, произнося одно или два слова по-русски и к тому же казались поручику все на одно лицо.
В ночь на четвертые сутки, ничего не объясняя, Шурку посадили в закрытую повозку и куда-то повезли. Под утро его грубо выволокли наружу и буквально затолкали в камеру, при этом все, что поручик успел разглядеть, была плохо различимая по утреннему времени серая стена какого-то дома.
Намучившись за ночь в тряской и душной повозке, Шурка, едва очутившись в камере, завалился на циновку, на теплый кан и сразу уснул. Но теперь, кое-как проспавшись, он четко понимал, что снаружи день, а сам он сидит взаперти на холодном, остывшем кане и отчаянно мерзнет…
Неожиданно заскрежетал замок, дверь камеры раскрылась, и в нее как-то боком вошел человек. Шурка было дернулся, но, поняв, что это всего лишь еще один арестант, снова опустился на кан. Тем временем вошедший некоторое время постоял на месте, видимо, осваиваясь с полутьмой камеры, а потом решительно шагнул вперед и, крякнув, сел рядом с Яницким.
Какое-то время они оба молчали, но Шурка не выдержал первым и, отбросив все приличия, спросил:
– Скажите, где это?
– Что «это»? – новичок недоуменно глянул на Шурку.
– Ну вот, все это… – поручик жестом показал одновременно и на стены камеры, и на окно.
– А вы что ж, даже не знаете, где вы?
– Конечно не знаю! Иначе бы не спрашивал, – рассердился Шурка.
– Теперь понятно. Цицикар это, городская тюрьма… – Новичок покосился на погон Яницкого и, устраиваясь поудобнее, сказал: – Господин поручик, может, мы с вами познакомимся?
– Можно и познакомиться, – Шурка вздохнул. – Яницкий Александр, поручик гвардии.
– Очень приятно, – новичок церемонно поклонился. – Чеботарев Петр Леонидович, полковник жандармерии.
– Что?..
Шурка резко повернулся и недоуменно посмотрел на сокамерника. Его затрапезный вид, истасканное пальто с вытертым воротником и разбитые скороходовские ботинки никак не вязались со сказанным. Поняв причину Шуркиного замешательства, Чеботарев весело рассмеялся.
– Не удивляйтесь, поручик, мне приходилось еще и похлеще выглядеть, служба такая.
– Понимаю…
– Ничего вы не понимаете… – протянул полковник и вдруг удивленно присвистнул: – Постойте, голубчик, а вас не было на высочайшем смотру в Вильно?
– В пятнадцатом? – изумился Шурка. – Был.
– Ну тогда точно вы! Вот