Внутри провокационно хихикнула Кассандра: «Что, понравился племянник Мемнона, эфиопского царя, убиенного Ахиллом?».
– Откуда тут эфиопы? – задал вопрос собственной памяти Виктор Николаевич; раньше ответила царевна:
– Спешили на помощь Трое… А может, наоборот – хотели присоединиться к победителям, пограбить развалины славного Илиона, добраться до его сокровищницы.
Тут женские руки непроизвольно поправили огромный и тяжелый (килограмма два – не меньше) медальон, знак принадлежности к царскому семейству, которому прежде всего и кланялись троянцы. Изображение лика какого-то из олимпийских богов на нем выгодно подчеркивали многочисленные каменья, цену которым в собственном мире Николаич даже страшился себе представить.
– В-общем, – закончила Кассандра, – что-то Мемнон не поделил с Ахиллом; может, на ногу наступил, или плюнул не в ту сторону. За что и поплатился. А племянничек – вон, развлекается.
Судя по тому, что имени «племянничка» Кассандра не удосужилась назвать, более близкого знакомства с ним она еще не завела, что Кошкина весьма порадовало. Хотя, что ему было до чужого тела?!
– Не чужого! – строго поправил себя Виктор Николаевич, – оно мне теперь не чужое. И пока я в нем, ни один мужик не посмеет сунуть в меня свой…
Этот смелый прогноз Кассандра перебила горестным вздохом:
– Вот так и рождаются дурацкие легенды! И зачем мы тогда пришли сюда? Пророчить?!!
– А что? – воодушевился вдруг Николаич, – сейчас мы им напророчим!
Он не слушал панических криков царевны внутри себя; целеустремленно шагал (для остальных – шагала) к возвышавшемуся посреди огромного зала помосту, на котором женоподобный музыкант что-то тренькал на инструменте, который историк обозвал цитрой. Очевидно, какое-то хищное предвосхищение так ясно проступило сейчас на лице Кассандры, что в зале вслед ее шествию устанавливалась мертвая тишина.
К тому моменту, когда он (она) вознесся на помост благодаря сильным рукам Трилиния, уже ничто не нарушало тревожного ожидания. И Николаич им выдал! Память не подвела, так же как непонятно откуда взявшееся умение на ходу переводить на древнегреческий стихотворные гомеровские строки. Музыкант, с первых слов провидицы начавший извлекать из струн что-то торжественно-печальное, совсем не мешал речитативу Кошкина. Историк начал декламацию бессмертной поэмы Гомера с самого начала. Кошкин говорил, и говорил, совершенно не жалея пересохших губ Кассандры. Он остановился лишь в тот