Формула Джина. Камиль Нурахметов

поставил его у стены, разминая кости правого кулака и похрустывая шеей вправо и влево. Затем он быстро присел на корточки и поднялся снова, всем своим видом демонстрируя хорошую физическую форму, готовую к кровавой работе одного против большинства.

      – Шахтер! Метнись, проверь Сифона! – крикнул тот же голос, снова не ответивший на приветствие. Высокий и худой парень медленно подошел к Сифону, с опаской поглядывая на новичка, и, потрогав его за шею, пнул ногой, повернулся к окну и сказал:

      – Готовченко! Новый индеец его завалил!

      – Сограждане! Я не понял! Какой-то новый инфект заехал в хату и уже завалил Сифона, а мы тут зырим на его наглый хавальник и не роем, что за тифозную крысу нам сюда запустили? Это же Пушкин, «Пир во время чумы». Не пора ли…

      – Засохни, Лопата, не взлетай! – в камере сразу же повисла тягучая тишина. – Пассажир! Рубаху сними, мы почитаем, что у тебя там нарисовано, что-то мне знакомое мелькает в голове!

      – Рубаху я сниму, только роман для умеющих читать у меня не под ней! – сказал Победитов и быстро снял рубаху, под которой не было ни одной татуировки.

      Дверь за спиной Победитова неожиданно щелкнула несколько раз уже знакомым звуком, и снова медленно отворилась.

      – Граждане заключенные! Открываю огонь без предупреждения на любое движение внутри камеры! – повторил стандартную фразу новый конвойный, предусмотрительно отойдя на три шага от двери. – Арлекин! Козлодоевская твоя рожа! Начальник передает тебе, что летных дней не будет неделю, а это тебе на обед! Псина! Пшел! – скомандовал он, и в камеру влетел перепуганный карлик с большой головой, толстыми ушами и с разбитым, запекшимся лбом. Дверь снова хрустнула и медленно закрылась, мягко вонзив толстые скобы в бетонную стену.

      – Ну, так что там у тебя за роман? – с любопытством произнес кто-то из глубины камеры, игнорировав появление нового человека.