– Да я некрещеный, – стряхнув наваждение, ответил Игорь Николаевич.
– А это не важно. Пойдём, для начала на лавочке посидим.
Зацепин последовал за человеком в рясе по дорожке, выложенной серой плиткой. Они обогнули молебный дом. Их встретила тройка раскидистых яблонь в жёлто-красных яблоках. Под их тяжёлыми ветками стояла широкая и длинная лавка, лоснившаяся на солнце.
Служитель бога сел и предложил Зацепину:
– Садись.
– Наша… лавочка, – губы Игоря Николаевича задрожали. – Сохранилась, миленькая. – Трогая лавку дрожащими от волнения руками, он с осторожностью сел, будто боялся – сломается, хотя лавка была дубовой и могла выдержать пятерых таких, как он. – Понимаете, когда-то я жил в этом доме…
– Понимаю. А я человек здесь новый, всего неделю как приставлен настоятелем.
– Извините, но мне ваше лицо кажется знакомым. – Майор Зацепин стал беспардонно вглядываться в отмеченное непростой жизнью лицо священника. – Товарищ… старшина?
– Ну, здравствуй. – Человек в рясе поднялся, кашлянул, огладил полуседую бороду и распахнул объятья. – Здравствуй, сержант Игорь Зацепин.
– Степаныч! Батя! – Словно пацан, Игорь Николаевич бросился в объятья Семёна Степановича Прошкина, некогда старшины роты ВДВ.
Однополчане крепко обнялись.
– Сколько лет-то прошло?
– Много, сержант. Ах да, ты же теперь вовсе не сержант ВДВ, а майор полиции, старший следователь. Поздравляю.
– Спасибо. Ну, а вы…
– Давай на «ты». Из армии я давно ушёл, и нынче я обычный настоятель сего молебного дома, которым некогда владели твои родители, светлая им память.
– Спасибо, Степаныч…
– А теперь, Игорь… Николаевич, слушай меня внимательно. Ты должен из серебряного крестика убиенной Нины Кучилиной отлить пулю.
– Как – пулю… – Зацепин, ошарашенный, плюхнулся обратно на лавку. – Это же вещдок.
– Придётся что-нибудь придумать: украли, потерял. – Настоятель сел рядышком и приобнял Игоря Николаевича. – В общем, только такой пулей ты сможешь уничтожить рыжего беса, лютующего в нашем городе.
– Степаныч, откуда ты знаешь про крестик, про рыжего… преступника?
– Сны, Игорёк, сны. После Афгана я вижу очень любопытные, а порой страшные сны. Из-за них я и в церковь попросился. Ну, ты меня услышал, сержант? Пули-то не забыл, как отливать, разведка?
– Не забыл, батя, не забыл.
– Вот и хорошо. Пойдём-ка в мою келью, поговорим обо всём обстоятельно. Ребят помянем.
Однополчане, положив руки друг другу на плечи, направились к небольшой пристройке. Ох, и было им о чём поговорить, что и кого вспомнить,