Арвеарт. Верона и Лээст. Том I. Серафима Ледо

чёлку пальцами – слишком уже отросшую, и произнёс: «Ты плакала?» Верона кивнула молча, силясь хоть как-то справиться со своей на него реакцией, вскипятившей в ней кровь за мгновение, и уже понимая внутренне, что сопротивляться бессмысленно; что теперь она – в том состоянии, в каком оказалась Режина, встретившись с Генри на «Гамлете». Сам Лээст, естественно, чувствуя, насколько она взволнована, насколько она проникнута ощущениями и эмоциями, старался в эти мгновения держаться как можно спокойнее, но выдал себя – и голосом с неровными интонациями, и пальцами – чуть подрагивающими, и сбившимся вдруг дыханием. Его на неё реакции вышли из-под контроля, лишая его возможности обставить их встречу – первую – по намеченному сценарию. Осознав, едва ли не с ужасом, что видеть её астрально, видеть на фотографиях и общаться с нею физически, ощущать её всеми сенсорами – совсем не одно и то же, и её красота по сути – красота за гранью возможного, он осознал иное – что вступает в права владения и для него это будет не просто большой ответственностью, а комплексом – крайне сложным и проникнутым противоречиями.

      – Что случилось? – спросил он. – Рассказывай. Полагаю, причина в Джошуа? Он мог сказать тебе лишнее, попав под твоё влияние. И объясни перед этим, почему ты одна, без матери? Насколько я понимаю, она ещё не приехала?

      Верона, залившись краской, пролепетала: «Вы знаете, там что-то случилось с дедушкой… то есть с моим прадедушкой… Он случайно свалился с лестницы и теперь он не может двигаться… то есть временно, разумеется». Лээст потёр переносицу – в явном недоумении, кивнул на один из стульев, расстегнул макинтош на все пуговицы, переколол заколку, собиравшую в хвост его волосы, и достал платок из кармана, комментируя свои действия:

      – Здесь становится жарко, по-моему. У тебя там круги от туши. Я их вытру. Давай присаживайся.

      Верона села – пылающая. Проректор, недолго думая, скомкал платок, смочил его – прижав к языку на мгновение, и стал оттирать ей пятна. Так протекла минута – минута предельной близости, настолько её возбудившая на гормональном уровне, что она едва не заплакала – от стыда за своё состояние, на что он сказал:

      – Позволь-ка… Я, конечно, не стал бы вмешиваться, но, боюсь, ты опять разрыдаешься.

      Где-то через минуту Верона – безмерно смятенная по факту стабилизации, вдруг ощутила раскаяние – из-за вранья о матери:

      – Экдор, я должна сказать вам…

      Лээст присел напротив и с улыбкой сказал: «Я слушаю», – в такой сердечной тональности, что Верона, подумав с ужасом: «Нет, я не должна огорчать его», – не осмелилась на признание:

      – Нет, мой экдор, простите. Это – не важно, наверное.

      – Нет, – возразил он, – важно. Говори, моя драгоценная.

      Ей снова пришлось выкручиваться. Глаза её покраснели. Обида, немного угасшая, нашла себе выход заново:

      – Я узнала об эртаонах, и ещё меня информировали, что отцы у альтернативщиков –