– Я буду на твоей стороне. Каждый из нас способен ошибаться… И мы должны понимать и прощать, что порой человеческая суть бывает сильнее духовной. Прости, Аделаида, что сначала я была настроена на твоё изгнание, но сейчас я осознала, что не права.
Монахини не поднимали глаз, усердно делая вид, что их больше всего интересует содержимое в тарелках и они ничего не слышат. Настоятельница встала из-за стола, собираясь покинуть столовую, что-то сердито шепча себе под нос. У самых дверей она остановилась и сказала:
– Да, мы должны понимать и прощать. Но нарушители высших законов должны быть наказаны, иначе все, искушаясь, будут повторять их ошибки. Порок, как чёрная смерть, поражает всех, кто поблизости. Суд состоится. Но я позволю сказать тебе слова в защиту, Ада. И, исходя из них, не мы, а капеллан озвучит свой вердикт. Так будет милосерднее и справедливее.
Когда настоятельница покинула комнату, Аделаида сказала:
– Благодарю тебя, Дарина, за твою доброту. Оказывается, даже среди людей, отданных церкви, таких мало. И спасибо вам, мои дорогие сёстры, что показали свою настоящую суть. Я запомню заслуги каждой из вас.
С этими словами Аделаида вышла из столовой. Она решила, что не будет защищать себя на суде. Она будет порицать тех, кто от неё отвернулся. Она прольёт свет на лицемерную душу каждой из них. Она обнажит те их пороки, о которых они не подозревали. Она укажет им на то, что каждая пыталась скрыть. И этот суд запомнит каждая монахиня. И после этого всё будет по-другому.
– Граф решил задержаться ещё на несколько дней, – вечером сообщила настоятельница, – но это не имеет значения. Капеллан уже в пути. Мы не отложим суд.
Лайон знал, что «синедрион» над Аделаидой уже начался. Настоятельница осталась непреклонна к его просьбам и предложениям. И теперь он решил, если Аделаиду изгонят, он заберёт её с собой. Он виновен в её беде, а значит должен взять девушку под свою защиту.
Когда Лайон подошёл к двери комнаты, в которой вершилось правосудие, то, что он услышал, оказалось для него неожиданностью. Он увидел в Аделаиде силу и твёрдость характера, мужество, которые не ожидал обнаружить в девушке с ясным задумчивым взором.
– Отец, вы единственный знаете мою историю, и только вы знакомы с причиной, по которой я ушла в монастырь, – начала свою речь Аделаида, – не буду врать, я поощряла все действия графа Николсона, потому что его желания совпадали с моими, – признание вызвало шепот и возмущённые вздохи послушниц, – но вы знаете, дальше моих мыслей дело не зашло бы, потому что я ценю доброту, которую вы проявили ко мне, Отец. Меня можно осудить за мои мысли, но я считаю, суд должен быть не только надо мной. Все мои слова и действия были искренни. Перед ответом должны предстать они, – показав на настоятельницу и монахинь, сказала Аделаида, – кроме вашей послушницы Дарины. Лишь она не забыла, что гласит ей духовный долг.
– Что