После этого я включил бортовой компьютер. Два монитора перед креслами пилотов засветились большими объемными экранами.
– Назовись! – приказал я компьютеру.
– Голос не идентифицирован, – равнодушно ответил он мне довольно приятным голосом. – Дальнейшие попытки контакта приведут к перезагрузке системы с необратимым стиранием хранящейся в памяти информации.
Я заткнулся. Выводить из строя бортовой компьютер мне не хотелось.
В тот день на более тщательные исследования меня не хватило. После того. как я понял, что звездолет представляет из себя всего лишь наглухо заколоченный неподъемный стальной сундук неизвестного предназначения, усталость и печаль вдруг охватили меня. Я выключил компьютер, вылез из звездолета и побрел к эскалатору, идущему вверх, на папину поляну.
Я шел по захламленному, полуразрушенному подземному городу, по его серым коридорам-«улицам», я обходил кучи металлического лома, спотыкался о клубки кабелей и трубопроводов, щурился на редкие, измазанные какой-то дрянью лампы и ни в чем, нигде не находил ни нотки, ни звучка жизни. Смерть отца, как я не отстранялся от нее, все-таки подавила меня.
Смерть отца. И заснеженная поляна посреди заледеневшего от безысходности мира. И город – подземный разваленный памятник запустению и безнадежности…
А потом был длинный тоскливый вечер, и ветер выл за мутными стеклами ангара, и луна носилась за облаками по всему небосводу, как ведьма, и корявые руки стонущих от бури, заледеневших от бури, умерших от бури тысячу лет назад, мертвых, как смерть, и все-таки стонущих деревьев – стучали в стены и в дверь. И я сидел и стонал им в лад и вспоминал отца, и думал об этой нелепой трагикомедии под названием «человеческая жизнь», и жалость к отцу сжимала мне сердце, и точила, свербила в мозгу одна жестокая, безнадежная, больная мысль о том, что уже ничего, ничего невозможно исправить…
А потом пришел Дэнни-дурак, и я тогда обрадовался ему, и встал, и открыл папины запасы спиртного. А когда через два часа Дэнни-дурак в нашем тандеме стал человеком номер один, он поднял меня и вывел под дождь и снег, и злобный ветер, и мы спустились в подземный город, чтобы снова забраться в папенькин звездолет…
А дальше я ничего не помню…
Когда на следующее утро я очнулся на отцовской постели – смертельно больной с похмелья, замерзший, как собака, и опухший, как пятидневный труп, первым моим желанием было опохмелиться. Я немедленно сделал это, немного взбодрился, и тогда ко мне пришло второе желание: узнать, что вчера натворил Дэнни-дурак в папином звездолете.
Я привел себя в порядок, побрился, позавтракал, как мог это сделать в своем болезненном состоянии, и отправился в подземный город.
Звездолет, слава Богу, стоял на месте и был целехонек. Я очень этому обрадовался, потому что от злого колдуна Дэнни можно было ожидать что угодно. Когда же двери контрольной