– Ну, знаешь… – Шерил мерзко осклабилась и отпила воды, пряча в стакан свою улыбку.
– Я не… – я задохнулась от этой наглости.
Откуда знать этой ухоженной дряни, каково это – весь день носиться туда-сюда, таскать тяжёлые подносы, выслушивать пафосные заказы клиентов, которые ведут себя так, словно пришли не в дешёвую кафешку, а во французский ресторан? Каково это, пропахнуть маслом и луком так сильно, что не спасают ни два принятия душа, ни литры лосьона для тела? Каково это, плакать от унижения в подсобке, только лишь потому, что какие-то шестнадцатилетние сопляки намекнули тебе на оказание этих самых услуг?..
– Я видела тебя, пьяную вдрызг, с каким-то парнем, – прошипела Шерил, вытянув шею. Сходство с гадюкой стало поразительным. – От тебя постоянно несёт спиртным и ещё какой-то дрянью, о которой я не хочу знать!
Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног. Не успев даже подумать, я замахнулась. Рука со звоном врезалась в щеку Шерил, и я почувствовала горячее жжение в ладони. Она вскочила, прижимая пальцы к ударенной щеке. На кухне повисла тишина, краем уха я услышала щелчок замка входной двери.
– Больная тварь! – завизжала Шерил так громко, что зазвенели оконные стекла.
В её глазах я увидела слезы и почувствовала, как они проливаются на мою душу долгожданным бальзамом. Значит, можно больше не просить Санту на Рождество о том, чтобы этой гадюке было запредельно плохо.
– Что тут происходит?
Мы обе обернулись и увидели растерянного Джейкоба в дверях кухни. В его руках – кожаный дипломат, подаренный мной на его день рождения, галстук развязан, что символизирует официальное окончание рабочего дня. Глаза Джейка скользнули по моей взъерошенной голове, по бусинкам слез на ресницах жены, по алому следу на её щеке – отпечаток пятерни уже начал наливаться кровью и выглядел как клеймо.
– Оливия, на пару слов, – сухо произнёс он.
Я покорно вышла вслед за ним, бросив последний взгляд на Шерил. Побеждённый враг искал в холодильнике лёд.
Мы вышли в холл, и Джейкоб обернулся ко мне. Глаза его горели гневом:
– Сначала ты заваливаешься на день рождения моей дочери накуренная и с каким-то придурком, теперь вот бьешь мою жену в нашем доме…
– Джейк, она назвала меня тварью! – воскликнула я, чувствуя, как теперь на моих глазах закипают слезы от обиды. – Она сказала…
– Лив, – Джейк поднял руки в знак того, что он не желает ничего слышать. – Я долго терпел твои похождения, твоё пагубное влияние на мою дочь, твою открытую ненависть к моей жене. Убирайся. Я не хочу знать тебя, видеть тебя, слышать что-либо о тебе. Достало.
Я замерла. Перед глазами вдруг пронеслись все счастливые моменты детства и юности, что мы провели вдвоём; я научила Джейка делать кораблики из бересты, таскала его на руках до тех пор, пока он не стал слишком тяжёлым, мы играли в прятки и вместе строили шалаш на дереве. Когда Джейку стукнуло восемнадцать,