Но очевидно, что Тюдорам их завоевание и наше подчинение принесло немного радости. С тех пор как умерла его жена, наша принцесса, король не уверен в своих придворных, тревожится из-за подданных и страшится нас, Плантагенетов из дома Йорков. Он несколько лет засыпает деньгами императора Максимилиана, чтобы тот выдал моего кузена Эдмунда де ла Поула, претендента Йорков на трон, и отослал его домой на смерть. Теперь я узнаю, что сделка заключена. Император берет деньги и обещает Эдмунду, что ему ничто не угрожает, показывая письмо короля, сулящее безопасность. Письмо подписано самим королем. Это залог того, что Эдмунд может вернуться домой, ничего не опасаясь. Эдмунд хочет верить обещаниям Генриха Тюдора, он полагается на слово короля-помазанника. Он видит подпись, проверяет печать. Генрих Тюдор клянется, что Эдмунда ждет безопасная дорога и честная встреча. Эдмунд – Плантагенет, он любит свою страну и хочет вернуться домой. Но едва он минует решетку замка Кале, его берут под стражу.
С этого начинается череда обвинений, которая пройдет по моей родне, как ножницы сквозь шелк, и теперь я на коленях молюсь за них. Моего кузена Уильяма Куртене уже арестовали, теперь его обвиняют в заговоре и измене, моего родственника Уильяма де ла Поула жестоко допрашивают в камере. Кузен Томас Грей следующим оказывается за решеткой, лишь за то, что обедал со своим двоюродным братом Эдмундом де ла Поулом много лет назад, до того, как тот бежал за границу. Один за другим мужчины нашей семьи исчезают в Тауэре, их обрекают на одиночество и страх, их заставляют называть имена тех, кто звал их к обеду; их держат в этой мрачной тюрьме или тайно отсылают за море, в замок Кале.
Я пишу своим сыновьям, Генри и Артуру, чтобы узнать, как они, учатся ли они, прилежны ли; но не могу злоупотреблять щедростью аббатства, приглашая мальчиков сюда. Сестры в своем уединении не будут рады видеть двух резвых молодых людей, и к тому же я все равно не могу оплатить им дорогу.
Я вижусь с Реджинальдом лишь раз в три месяца, его отправляют ко мне за реку на нанятой гребной лодке. Он является, как велено, замерзший и скорчившийся на носу маленького ялика. Реджинальду позволяют остаться лишь на ночь, а потом нужно возвращаться. Его выучили молчать, и хорошо выучили; он не поднимает глаз, держит руки по швам. Когда я бегу ему навстречу и обнимаю его, он неподвижен и не идет ко мне, словно мой живой разговорчивый мальчик умер и погребен, и мне осталось обнимать только холодное маленькое надгробие.
Урсуле почти девять, она растет не по дням, а по часам. Я снова и снова отпускаю подолы платьев, доставшихся ей из милости. Пальцы ног двухлетнего Джеффри упираются изнутри в носки сапожек. Укладывая его спать, я глажу его ступни и расправляю пальцы, словно могу помешать им вырасти кривыми и скрюченными. Подати в Стоуртоне должным образом собирают и пересылают мне, но я должна отдавать все деньги аббатству – за наше содержание. Не знаю, как найти место Джеффри, когда он станет слишком