– Хорошо, – добродушно ответила Лиза. – Я надену шаль, повойник и явлюсь в гостиную.
Все удивились на согласие Лизы, но я не удивилась; она всегда была добра ко мне.
На другой день я очень волновалась и все готовила к свадьбе. Соня помогала мне. Лиза накладывала вуаль на Мими, причем безжалостно прокалывала булавками голову Мими.
Припоминая впоследствии свое чувство к этой кукле, я могла только сравнить его с чувством матери к ребенку. Этот зародыш нежности, любви и заботливости уже сидит во многих девочках с детства; мое же воображение было так сильно, что я чувствовала за нее, как за живое существо.
Днем приехал Головачев. Он был старше брата года на два. Это был кадет в полном смысле слова: широкоплечий, с широким лицом, широким носом, в широких панталонах. Он весь дышал здоровьем и силой и прекрасно плясал русскую. Он всегда был согласен на все, о чем просили его. Так было и теперь. Ему принесли какой-то коричневый бурнус няни, который он мгновенно подколол под рясу, устроил рясу и брату Саше, приготовил венцы и уже бормотал что-то вроде священника.
Все было готово к венчанию.
Поливанов и Кузминский были военными. Кузминский элегантным офицером, Поливанов был великолепным старым генералом, в эполетах, в бумажных орденах, с зачесанными вперед хохлом волосами и висками а la Николай Павлович.
Мими во время венчания держала Лиза.
На свадьбе были Мария Ивановна с детьми М. Н. Толстой, Василий Иванович, Клавдия, няня с маленькими братьями и мама.
Головачев был до того смешон в своей рясе, придумывая разное слова и подражая интонациям священника, что я с трудом удерживалась от смеха.
По лицу Поливанова я видела, что он что-то замышляет; он все время поглядывал в мою сторону, и его сжатые тонкие губы хитро улыбались.
Когда венчание кончилось и надо было поцеловаться, предвидя препятствия, я живо подскочила к Лизе, и, выхватив из рук ее Мими, высоко подняла ее к губам Саши Кузминского и молча, торжественно держала ее перед ним.
Кузминский засмеялся, но не двигался с места.
– Поцелуйте, – пробасил Митенька, подражая священнику.
Кузминский продолжал молчать, ничего не предпринимая и, видимо, ожидая, что я буду делать.
– Поцелуй же ее, – не выдержав, сказала я.
– Нет, я такого урода не поцелую! – сказал он громко.
Все засмеялись.
– Нет, ты должен, – сказала я, держа перед ним куклу.
– Не могу, – повторил он.
– Мама! – закричала я.
– Таня ночь не будет спать, что ты делаешь, Саша, – сказала смеясь мама.
Варенька с осуждением глядела на него. Все выжидали, что будет. Саша Кузминский сделал гримасу и, приблизясь лицом к кукле, громко чмокнул губами в воздух.
Я была довольна, что все обошлось благополучно. Я не знала, что меня ожидала еще одна неприятность.
После обеда я посадила Мими на диван в кабинете папа. Отец куда-то уезжал на несколько дней, и комната его должна была быть домом молодых.
После обеда