Но выбраться из окопа оказалось делом непростым. Два раза он срывался, скатывался обратно, воя от бессилия и боли. Левая рука не слушалась и на каждое движение отзывалась ударом боли. Ноги вообще не подавали признаков жизни, хотя на ощупь казались целыми, крови не было. Да и голова плохо соображала. Всё кружилось и гудело. Осколок пробил каску и запутался в шапке-ушанке, лишь срезав кусок кожи на лбу. Потому и крови на лице было много. Контузия. Видно чей-то снаряд попал в окоп, засыпав его наполовину. Осколками разворотило левую руку и шарахнуло по каске, а вот от смерти его спас очкастый немец, приняв в свою спину основную массу осколков. «Странно получается – я его убил, а он мне жизнь спас» – подумалось ему, когда с третьей попытки удалось выбраться из окопа.
Подобрали его уже утром. Он полз, ничего не видя и не слыша, продолжая ползти даже на носилках. Потом был медсанбат и госпиталь. Отмороженную правую ногу съела гангрена в прифронтовом госпитале, а левую руку отняли ещё в медсанбате.
– Отвоевался, рядовой, – сказал военврач, выписывая документы, – теперь домой.
– Так точно, товарищ военврач, – с досадой ответил солдат.
– Не горюй, и без тебя немца добьём, – уловив интонацию бывшего пациента, успокоил врач.
До ворот его провожал грузинский парень по имени Гиви. Они подружились здесь, в госпитале. А на прощание Гиви подарил ему кепку, такую, как носят у них в Кутаиси.
– Вот, возьми, дорогой, на память, у меня больше ничего нет. Вот после войны приедешь ко мне в Кутаиси, тогда уж…
– Спасибо, Гиви, я буду носить её по праздникам. Береги себя!
По сырому просёлку среди невспаханных ещё чернозёмов ковыляет на костылях одноногий солдат. Культя его левой руки крепко притянута ремнём к костылю. За плечами совсем тощий вещь-мешок. На груди солдата не блестят боевые награды, а лишь одинокая нашивка за ранение виднеется на гимнастёрке под расстёгнутой шинелью. Медленно шагает его левая нога, неспешно текут мысли в голове фронтовика.
Уходил он на войну молодым сильным парнем с геройским желанием бить ненавистного врага, топтавшего родную землю, а возвращается никчёмным калекой. Да ладно бы герой с орденом, а то всего-то одного фрица и проткнул штыком со страху. А теперь, что он такое теперь? Кому он нужен? На что годен? Мать, конечно, будет рада. Хоть какой, но вернулся. Писал ей из госпиталя, успокаивал. На батю-то похоронка пришла ещё в августе. А вот как примет его та, образ которой видел он в горячечном бреду среди изрытого воронками снежного поля? Полз он к этому образу из последних сил, только благодаря ему и выжил. А ведь ничего особенного между ними не было. Поцеловал её однажды, и то только когда на фронт уходил. А до этого не давалась. Но сладкий тот поцелуй, кажется, до сих пор помнят губы. Ждёт ли она его? А если и ждёт, то зачем он