А вот так просто оригинальная классификация семейных союзов (по Раневской). Жестко, хлестко, (к тому же и не очень-то толерантно, а потому применимо исключительно для внутрироссийского пользования). Но мудро и практически исчерпывающе. Вполне заменит заунывную тетралогию интеллектуала-романиста.
«Союз глупого мужчины с глупой женщиной порождает мать-героиню. Союз глупой женщины и умного мужчины порождает мать-одиночку. Союз умной женщины и глупого мужчины порождает обычную семью. Союз умного мужчины и умной женщины порождает легкий флирт».
Философам остается только мечтать о подобной наглядности. Что Фаина Георгиевна вполне себе сносно могла определить парой емких предложений, то для правильного гения и прославленного «философского родоначальника» Иммануила Канта потребовало бы пару обстоятельно-содержательных глав.
«Семья человеку заменяет все. Поэтому, прежде чем завести семью, необходимо как следует подумать, что для вас важнее: все или семья?» – боюсь, что этот риторический вопрос Раневской не потеряет своей надрывной актуальности во все времена.
И на эту фразу Раневской следует обратить особое внимание. Потому как не для красно словца сие сказано, а выстрадано, кровью сердца на гладь сознания вымыто.
Почему же все-таки такое жуткое, порой нестерпимое одиночество? Популярность, харизма, узнаваемость на улицах, восторги публики, назойливые поклонники… и горькое чувство покинутости, скорбной оставленности миром?
И от черновых набросков, не заготавливаемых впрок для широкого читателя: «Ничто так не дает понять и ощутить своего одиночества, как когда некому рассказать сон…» – выстраивается осознанный вектор к созданию Учения о смысле и назначении жизни, исключительно для личного потребления.
«Если бы я вела дневник, то каждый день записывала одну фразу: „Какая смертная тоска“ – и все!» – отмечает Фаина Раневская… и принимает – уже не в первый раз! – решение уничтожить очередные наброски к мемуарам. («Я скорее дам себя распять, чем напишу книгу „Сама о себе“. Не раз начинала вести дневник, но всегда уничтожала написанное…»).
А одиночество… Оно так и остается. Как и талант. Развивается, расширяется, захватывает все свободные закутки сознания… но не иссякает с годами.
И определяется Раневской как неизбежный спутник славы. Отсюда и недоуменное восклицание при созерцании очередного изобилия цветов, записок, писем и открыток от почитателей после очередного спектакля: «Как много любви, а в аптеку сходить некому!»
При этом к самой этой зрительской любви она, как минимум, относилась с явной настороженностью. «Любовь зрителя несет в себе какую-то жестокость, – заявляет Раневская, попутно поясняя: – Однажды после спектакля, когда меня заставили играть „по требованию публики“ очень больную, я раз и