– За что? – удивилась Таня. – Хвалил ведь две последние полосы.
– Вот то-то что хвалил. А теперь посмотрел наш план и говорит, что перехвалил. Везде, говорит, одно и то же – страшилки для пугливых дамочек. Хочу, говорит, чтобы меня удивили. А если удивлять не можете, тогда непонятно, зачем вообще газете «аномальная» полоса, задача которой – удивлять и наводить на размышления…
Таня сникла. Она пыталась найти тему, которая могла бы всерьез удивить главного редактора.
– Его-то, чайника, удивить можно, – сказал пренебрежительно Гаршин, глядя на Таню сверху вниз и наблюдая, как у нее идет мыслительный процесс. – Вот ты подумай, как меня удивить. Это и будет тот уровень, на который следовало бы вывести и твою полосу, и вообще все, что выдает наш дохлый отдел.
Таня затравленно посмотрела на Гаршина. Чем можно удивить этого прожженного журналюгу, тощего и некрасивого циника пятидесяти лет от роду, она точно не знала.
Гаршин рассматривал Таню, в который раз удивляясь, почему она внушает ему такие странные, почти отцовские чувства. Таня была барышня яркая, но на гаршинский вкус слишком крупная. Шатенка, волосы уложены в пышную гриву, вон хвост какой… умные зеленые глазищи, вообще очень привлекательное лицо. И фигура что надо, но рост, как у манекенщицы. Таких Гаршин опасался, себе в этом не отдавая отчета. И жена у него была крохотная. А сын пошел в отца – длинный, тощий и нескладный, уже в шестнадцать обгоняющий папу в росте. Гаршин прижимал конверт и думал сразу обо всех – о жене, сыне, Тане… Сейчас он откроет конверт и выпустит из него свору разъяренных псов.
Кем-то нужно пожертвовать. Конечно, Гаршин Татьяну любит, он фактически научил ее писать, он привык к ней и именно ей передал бы свое кресло в случае возможного повышения. Конверт жег руку, и Гаршин ее убрал. Кого-то нужно отдать. Пусть это будет она, а не он. У него семья. Еще у него язва. От этой проклятой работы, от этой бестолковой жизни. А у нее? Да ничего серьезного. Какой-нибудь богатенький мальчик, который гордится тем, какая у него красивая игрушка. Ну, родители… При мысли о родителях Гаршин поежился. «Стоп! С какой стати я решил, что это так опасно? Она бывала уже в опасных местах, и все обходилось. А здесь материал фактически заказной. Все! Они хотели женщину – они ее получат. А что они с ней будут делать, это от нее зависит. Не маленькая». Он вдохнул побольше воздуха и представил себе, как разбегается и запросто прошибает лбом воображаемую стену.
Таня, оправившись от причиненного ей Гаршиным расстройства, ждала указаний. Отразившееся в глазах начальства смятение чувств она правильно увязала с содержимым конверта и теперь старалась прожечь взглядом плотный картон. В конверте явно бомба. Судя по размеру – фотографии. Давай, начальник, показывай. Ты-то знаешь, как удивлять. Ты еще при большевиках снежного человека ловил – и тебе ведь разрешали… А раз не поймал – значит, и не было его. Такая вот сложная социальная функция у «аномального» репортера – зацепиться за бредовую идею и доказать народу одно из двух: