…Летним воскресным днем мы возвращались со свидания в рощице (или сквере?) позади пединститута. Дошли по улице Спартака (узнать бы имя того дурня, что когда-то переименовал ее – никогда не догадаетесь – в …проспект Ленина) до большого дома в самом центре, где жила Галя.
– Ты помнишь, где комната, в которой я живу? – спросила Галина.
Я помнил, мы с Юрой Ершовым, нашим фотокором, были на ее двадцатисемилетии. Каким-нибудь приятным воспоминанием это не было отмечено.
– На тебе ключи, иди туда, – повелительно сказала моя подруга. – Я скоро…
И быстро смешалась с людьми «Брода», каковым здесь слыло это место.
Я пришел в коммунальную квартиру на пятом этаже. Пооглядывался. Я знал, что сына Хоку (он Саша, конечно, но я звал его Хокой, потому что его это веселило) Галя отвезла к своей маме в Донбасс. Но я еще не знал, что и ее муж уехал по своим сугубо научно-философским делам то ли в Свердловск, то ли в столицу.
Я было открыл балкон, но там, оказалось, уже шел дождь и дул холодный ветер. И тут появилась Галя, причем веселая, как никогда. Прямо с порога она провозгласила:
– Этот славный человечек весь до ниточки промок!
Я, рассмеявшись над самоопределением – «славный человечек», вдруг уловил в этих словах ритмику, захотел ее поддержать и выпалил нечто не слишком осмысленное:
– Через шесть глубоких речек
Перепрыгнуть он не смог.
– Ну и?.. – сказала Галя.
– То есть… – не понял я.
– Что там дальше-то было?
– А! – догадался я. – Тогда дай ручку.
Какое-то количество минут мне понадобилось на изложение некой дурошлепской баллады о злоключениях неизвестного мне «человечка дождя». Можно сказать, пусть один раз в жизни, но мне довелось получить своеобразное удовольствие от рождающегося экспромта – может быть, даже похожее на то, какое через много лет будет испытывать главный Импровизатор нашего времени, тогда еще не родившийся Дима Быков. Баллада заканчивалась так:
И в волнении отменном
Громогласно и восхи-
тительно и вдохновенно
Выкрикнул: «Апчхи! Апчхи!»
И, конечно, этим актом
Целый