Цуриков также подтверждает рассказ Фервака об идоле Перуна, сконструированном Тухачевским. «Я, прочтя, у г. Фервака рассказ об отвратительном «идоле Перуна» (!), которому будто бы поклонялся молодой семеновский подпоручик, с самостоятельной историософией и сложившимся мировоззрением (!), припоминаю, – признается Цуриков, – что я видел эту куклу. Как-то, зайдя в комнату к Тухачевскому и увидав в углу какую-то размалеванную образину, я (человек воспитания деревенского и принципиально простого) с некоторой гадливостью спросил: «Что это за чучело!?» Тухачевский (не без увлечения, но явно несерьезно) сообщил, что это бог Ярило, сооруженный ихней комнатой на масленице. Конечно, если бы он при мне и серьезно стал возносить ему молитвы, я бы постарался добиться отправки больного товарища в психиатрическую больницу»516.
Цуриков не сомневался в том, что «Тухачевский «забавлялся», развлекаясь от скуки, и вел их „pour epoter le bourgeois“» 517. Этот эпатажный розыгрыш подпоручика несколько позднее вышел на грань политического глумления над советской властью и невежеством ее носителей.
По свидетельству Сабанеева, «когда Тухачевский стал «персоной», членом Реввоенсовета и командармом, им был составлен проект уничтожения христианства и восстановления древнего язычества как натуральной религии. Докладная записка о том, чтобы в РСФСР объявить язычество государственной религией, была подана Тухачевским в Малый Совнарком». Сабанеев, хорошо знавший «красного Бонапарта», считал, что «он явно издевался, но в Малом Совнаркоме его проект был поставлен на повестку дня и серьезно обсуждался»518. Далее Сабанеев вспоминал о реакции на это: «Тухачевскому только это и было нужно. Он был счастлив, как школьник, которому удалась шалость»519.
В целом же все это было типичным проявлением «карнавализации культуры», жизни и, как показали грядущие события его судьбы, отчасти политики. Впрочем, замечу, «карнавальным» по существу являлся и сам образ «аристократа в демократии», с очевидностью «игравшийся» Тухачевским вплоть, образно выражаясь, «до эшафота». Напоминая его явные предпочтения эстетическим приоритетам перед моральными, хочу обратить внимание на то, что именно в этой формуле (эстетической по сути своей) уже совершенно отчетливо обнаруживается его склонность к «эстетике диссонанса».
Вышеотмеченные психокультурные свойства Тухачевского, равно как и серия не лишенных своеобразной поэтичности его статей