– Матушка моя, – поверх налатника обнял он Ольгу Юрьевну. – Как я по тебе соскучился! Идем в дом, идем. Снег на улице, а ты в одних тапках!
Чуть не насильно он увлек матушку за собой, провел в дом. Здесь уже началась суета: дворня бегала, таская из кухни, из погребов в трапезную угощения, толстая девка понесла наверх стопку чистого белья, служки зажигали в коридорах светильники. Пахнуло жарким.
– Ты, видать, устал с дороги, сынок, – виновато произнесла боярыня. – А баня уж два дня не топлена, промерзла. Кабы знать…
– Ничего, матушка, – снова обнял женщину Зверев. – Я с тобой с радостью посижу, пока греется. Куда ныне спешить-то? Добрались. Ты о себе лучше сказывай. Как живешь, как здоровье, в чем помочь надобно?
– Ладно все, Андрюша. – Боярыня пошла рядом, не сводя с него глаз и поглаживая ладонью по волосам. – На здоровье жаловаться грех. Урожай ныне хороший, недоимок, почитай, не случилось. На подворье в Луках несчастье. Но и там токмо люди отошли, – она перекрестилась, – упокой Господь их душу. Добро же, по виду, все на месте. Я для пригляду Тихона оставила. Мыслю Луку из Заречья туда в приказчики соблазнить. Он хозяин толковый, уважаемый. Должен управиться.
– Это хорошо, что справно, матушка, – кивнул Зверев. – Успокоила ты мою душу. А то после твоего письма всякое в голову полезло. Пока добрался, немало мыслями истомился.
Сказал – и сам удивился тому, как успел за минувшие годы пропитаться словами и образами здешнего времени.
– Да, сынок, – со вздохом призналась боярыня. – Только тебя и дожидалась. Хоть глазком глянуть напоследок.
– Та-ак… – Андрей замедлил шаг. – Наверное, я чего-то недопонимаю.
Они как раз вошли в трапезную, и князь Сакульский решительно указал дворне на дверь:
– Закройте с той стороны! Желаю с матушкой побеседовать.
Слуги, опустив головы, заспешили в коридор, толстая сосновая дверь затворилась.
– Ты откушай с дороги, сынок, – указала на кресло во главе стола Ольга Юрьевна. – С утра, поди, крошки во рту не было? Сбитеню горячего испей. Вынести, прости, не догадалась. Спохватилась поздно…
– Подожди, матушка… – Андрей взял боярыню за руки, подвел к крайней скамье, усадил, опустился перед ней на корточки. – Расскажи-ка мне лучше в подробности, отчего вдруг прощаться со мной решила?
– Как почему? – Она опять пригладила его волосы и вдруг заплакала: – Не могу я так более! Одна осталась, что сова старая. Господь детей младших забрал, муж в порубежье сгинул. Кому я ныне нужна? Из светелки в светелку хожу, горшки да снопы считаю, хлысты отписываю, а к чему сие все надобно? Зачем? Покрутилась моя судьбинушка, да вся и вышла. Уходить пора, Андрюша, уходить. Пуст ныне мир округ стал. Куда ни гляну, вроде и смердов вижу, и стены, и поля – а все едино пусто. В душе пусто. Выдохлась она, пролилась вся до капельки. Пора.
Боярыня обняла его за виски, притянула к себе, поцеловала в лоб, но Зверев вывернулся:
– Как