Хотя известны и такие случаи.
Иммануил Кант, например, по свидетельству очевидцев, с одним из них мне посчастливилось дружить некоторое время, Иммануил Кант сказал о театре соития – Масса ненужных телодвижений.
Между прочим, эта фраза пришла мне на память в один момент, и, надо сказать, очень помогла.
Чего уж там говорить, философия – богиня. Прислушивайся к ней, и ты будешь совершать много более осторожные поступки, а, следовательно, иметь меньше неприятностей и болезней.
Когда встретимся, напомните мне, чтобы мы поговорили об этом.
Это важно.
После переодеваний, размышлений и прочих репетиций, я, все же вышел на черную улицу, и пуговицы моего мундира, кроме, конечно, звезд, были единственными источниками освещения.
Три часа, семнадцать минут, двадцать четыре секунды.
Луны, по какой то неведомой мне причине, той ночью не было.
Впрочем, вполне вероятно, что ее закономерно не было.
Вполне вероятно, что это был знак чистого эксперимента.
Согласитесь, это был чистый эксперимент.
Я шел на смерть.
Но Вы же понимаете, что вследствие хода моих мыслей последнего времени, смерть, принятая извне, нисколько не страшила меня. Мало того, она, сама того не зная, облегчила бы выполнение мною самой важной задачи.
Но вот парадокс – оказывается, человек, вполне подготовленный к смерти, в тот момент, когда выходит из дома и попадает в угольную эту реалию неизбежного, все равно испытывает предательский холодок.
По ходу позвоночника, сверху вниз, и, следом, моментально, в руках.
Интереснейший орган, этот позвоночник.
Вроде бы и не умный, весь ум, как вы знаете, содержится в голове, а все чувствует. И сообщает рукам.
А может быть руки и позвоночник не связаны?
Тогда и руки обладают высокой степени интуицией.
Быть может, весь наш организм обладает высокой степени интуицией и представляет собой ничто иное, как космическую антенну?
Итак, в освещении пуговиц и звезд, я иду.
Стараюсь идти тихо, чтобы не потревожить спящих тут и там собак и лисиц.
Чтобы не было скучно, вглядываюсь в силуэты пирамидальных тополей и пальм.
Удивляюсь про себя гигантским папоротникам и секвойям.
Только в этот час можно увидеть их.
Днем их, как Вы знаете, не встретишь в средней полосе России.
Пахнет арбузами и авокадо.
И, почему-то, кумысом.
Наверное, восточный мальчик где-нибудь рядом.
В этот час и в двадцати трех километрах – это «рядом».
Иду.
Размышляю.
Холодок.
Еще недавно цели и задачи моих путешествий были много возвышеннее.
А разве чистый эксперимент – не возвышенно?
Так успокаиваю себя. Но, одновременно с этим, ловлю себя на мысли, что, пожалуй, такого трепета во время следования я не испытывал еще ни разу в жизни.
Падаю.
Падаю.
Вот, теперь бы восстановить