При этом самое отвратительное в замышленном мною предприятии заключается не в самом процессе, а в том, как я стану примерять к оболочке своей партнерши ту или иную персоналию.
И как я буду выглядеть при этом.
Что станет с моим дыханием?
Что станет с моим сердцем?
Что станет с моими глазами?
Что станет с моим ртом?
Как станут непроизвольно шевелиться мои губы?
Ибо все это – нехорошее, нехорошее.
Дурное.
Дурное.
Почему, не знаю.
Но с этим знанием, мне кажется, я родился.
Мы все, мне кажется, рождены с этим знанием.
Неужели Адам и Ева…
Простите, простите, простите, простите, простите, простите, простите.
Я двинусь дальше.
Я, раненый мыслью заяц, двинусь дальше.
Зайцы – красивые и храбрые животные.
И стану рассказывать Вам все.
Письмо потом можно и сжечь, хотя, как видите, пишу я его на самом лучшем из оставшихся бланков.
Так мне будет легче.
Пункт примеривания персоналии к оболочке прошел неожиданно безболезненно для меня.
Точнее, его и не было.
Как только я принялся рассказывать Вам о своих переживаниях, персоналия возникла сама по себе.
Плохо.
Плохо.
Чудовищно плохо.
Но это она, Юлька!
Прости, Женечка Хрустальный.
Я – лучше бандитов, это очевидно, и я знаю дорогу к ее дому!
Мне даже показалось на какой-то момент, что она и есть одна из тех актрис, только, по какой-то непонятной и необъяснимой случайности, она оказалась за кадром.
Я же видел ее после бани.
Она выглядит точно так же как и те актрисы.
Ошибки быть не должно.
Но как я предложу ей то, что надобно предложить?
Откуда во мне возьмется столько смелости?
А нужна ли здесь смелость? Ведь, судя по рассказам путников, это – такая же обыденная вещь, как, предположим ужин.
Речь идет, естественно, о сытном ужине, быть может, с баночкой сайры и, может быть, даже и с вином.
Только бы не водка!
Водка смертельна для меня.
А может статься, обойдется и без спиртного?
Ах, когда было бы так!
Но как я предложу ей то, что надобно предложить?
Должен же быть какой-нибудь выход из глупой этой ситуации?
Вот – я уже нахожусь в падении.
Человек, который еще недавно сорвал стоп-кран, и самостоятельно победил болезнь, думает о такой ерунде.
Но почему это не кажется мне ерундой?
Говорю «ерунда», произношу вслух «ерунда», записываю «ерунда», а по ощущениям – совсем не «ерунда», и даже наоборот.
Ну и пускай себе засмеется.
Что, разве никто не смеялся надо мной?
Да и она тысячу раз смеялась!
Главное, что после этого унижения я заполучу любовь!
Падение.
Почему меня