С каждым годом, желание компенсации все возрастало. Но чем больше его желала, тем меньше имела. На практике получилось так. Как только пришла в четвертый класс новой школы, уже требовала больше внимания. Это оправданно: новая учительница, новые ученики, а первенство в учебе нужно было завоевать вновь. Но его не только не получила больше, я его частично утратила. Брат «потянул одеяло на себя», плюс много нюансов, связанных с новым местом жительства. Чувство бунта росло и заявляло о себе по-разному. На каком-то этапе поняла, что уже никогда не смогу стать той, кем была. Что это буквально означало для меня? «Уже никогда не стану самой любимой доченькой своей мамочки». Все! Для меня это был конец.
Конечно, тогда это вот так понять мне было не под силу. Это сейчас так хорошо анализирую происходившее. Но тогда, от бессилия и беспомощности, во мне только возрастали злость и агрессия на весь мир. Стала замкнутой и злой. И чем больше проявляла агрессию, тем меньше получала эквивалента любви в виде внимания и похвалы от мамы. Каждый мой поступок, каждый случай с каждым разом все больше и больше отдалял меня от желаемого. А в разные ситуации попадала постоянно. Из хорошей девочки я постепенно превращалась в неуправляемого подростка.
Практически полностью разочаровавшись в возможности получить желаемое от мамы, переключилась на своих одноклассников. Я очень нуждалась во внимании, во мне жило заложенное природой желание быть на первых ролях. Готова была его получать всеми возможными способами. А что нужно сделать, чтобы привлечь внимание ровесников в возрасте 13—15 лет? Конструктивное и правильное в этом возрасте не в почете. Нужны были какие-то неординарные поступки. И была готова на все, чтобы меня заметили. На том этапе их внимание, их оценка моего поведения стали для меня своеобразным ЗАМЕНИТЕЛЕМ. Это как продукты для диабетиков. Сладкого им хочется все равно, поэтому для них создали всевозможные суррогаты.
В результате драки были для меня нормой. Я вообще не особо разговаривала, сразу лезла в драку. И с девочками, и с мальчиками. Меня вообще предпочитали не трогать. Один мальчик даже однажды сказал, что когда я злюсь, у меня глаза становятся желтыми. Кидалась на сверстников с таким гневом, что сама себе удивлялась. У меня не было такого явного желания «вляпываться» в какую-то ситуацию или сделать что-то неподобающее, но внутреннее бунтарство не давало покоя. Там, где нужно было промолчать, я выступала, где уступить – лезла на рожон. Хотела постоянно заявлять о себе. Внутренняя агрессия и желание выделиться дали взрывную смесь, которую мне стало очень тяжело контролировать.
Мое неутолимое желание быть центром внимания приобретало разные формы. К примеру, в летнем трудовом лагере объявили конкурс «Мисс „какая-то“», и мое стремление выделиться сыграло со мной злую шутку. Решила