БЛЕF. Николай Иванович Левченко

не нравилось. Поэтому все то, чего ей не сумели в детстве дать отец и мать, она старалась наверстать сама. Предвидя – ну, может, чуточку лишь заблуждаясь, – что, при ее характере, который имел свойство бунтовать, чем приводил в растерянность домашних, наклонностях ума и внешности, в будущем ей все же пригодится умение безукоризненно держать себя, хоть мало-мальски разбираться в живописи и литературе и правильно не косноязычно изъясняться, – вот. И осознание того, что она уж многого достигла в этом, обитая в скромном мирке своих родителей, и порождало в ней ту гордость, заставлявшую без конца возноситься и падать, примерять к себе то, что было недоступно в жизни ее матери, но инстинктивно, по преемственной боязни, тотчас же отказываться.

      Так было и с Мишелем: случайная размолвка выявила точно фальшь, которую они скрывали друг от друга. А это могло выставить её иначе, грозило умалить, что было для нее так важно. Верная себе и созданному образу, Елена допустить такого не могла. Крис мог бы сделать вид, что не заметил возможной грубости или безвкусицы ее родителей. Или уж хотя бы выразиться в более тактичной форме, чего ее не так бы ранило. Но он сказал это едва ли не со смехом, словно бы о чем-то постороннем. И вот уж девичья мечта о благородном принце, еще недавно так безрассудно волновавшая, стала досаждать.

      Развязка наступила неожиданно, на первой же их новогодней вечеринке, которая распалась в восприятии Елены на ряд мучительно-комичных сцен. Квартира была генеральской: хозяин вместе со своей второй женой, скрипачкой из консерватории, был в длительной командировке. Устроить себе праздник в отсутствии ревнивой мачехи, которая была их ненамного старше, решили непоседливые дети. (Их все называли Чук и Гек: оба были в светло-серых пиджаках, белых одинаковых рубашках и в тютельку похожи друг друга, включая их прилизанные, как будто в пику моде, шевелюры; один был только в красном галстуке, а его брат-двойник – в зеленом). Короче, оба были страшные милашки, бегло говорили на английском языке, показывали фотографии, где они стояли вместе в пионерском кумаче и в плавках на фоне Аю-Дага у «Артека», и были хороши во всяких прочих отношениях. Да только вот в своем стремлении объединить людей по «разным интересам», они перестарались. По комнатам слонялись взад-вперед умильно-пьяные и похотливо-льстивые, бесстыже льнувшие ко всем, по большей части незнакомые Елене парни и девицы. Самодовольный обольстительный Мишель, своей рукой безостановочно, как напоказ блуждавшей по её коленям под столом. Ей было жаль его. Ему хотелось вроде возместить свою несостоятельность, на людях отыграться. Но, словно бы не сознавая этого, он вел себя с ней так, будто бы она такая же, как те девицы, которые своей развязностью заслуживали только то, зачем их пригласили. В конце концов, ей надоело это. Напротив был голубоглазый необщительный блондин, не замечавший ничего. По первому же впечатлению – самодостаточный, беспечный фантазер. Такой, немного на уме