– Но ведь наказание не исключает милосердия, Джордж!
– В природе это исключается.
– Ах! Природа, Джордж, – вечно природа! Бог превыше природы.
– Тогда почему же он отпустил поводья и не управляет ею? Если человек привержен к пьянству или к женщинам, – милосердна ли к нему природа? Наказание, которое он получает, равноценно его распущенности; пусть человек молится Богу, сколько хочет; если он не изменит своих привычек, он не дождется милосердия. А если изменит, он все равно не будет вознагражден никаким милосердием: он просто получит от природы то, что ему причитается. Мы, англичане, которые всегда пренебрегали разумом и образованием, – много ли милосердия мы видим в этой войне? Милосердие – искусственное украшение, созданное человеком, болезнь или роскошь – называйте как хотите. А так вообще я ничего не могу сказать против милосердия. Наоборот, я целиком за него.
Пирсон еще раз взглянул на дочь. Что-то в ее лице тревожило его: то ли тихая сосредоточенность, с которой она прислушивалась к каждому слову мужа, то ли этот жадный, вопрошающий взгляд. И он пошел к двери, сказав:
– Вам нельзя волноваться, Джордж.
Он увидел, как Грэтиана положила руку на лоб мужа, и ревниво подумал: «Как могу я спасти мою бедную дочь от этого неверия? Неужели двадцать лет моего попечения о ней ничто перед этим современным духом?»
Когда он вернулся в кабинет, в его голове промелькнули слова: «Свят, свят, свят, милосерден и всемогущ!» Подойдя к стоявшему в углу пианино, он открыл его и стал наигрывать церковные гимны. Он играл, осторожно прикасаясь к стертым клавишам этого тридцатилетнего друга, который был с ним еще в годы учения в колледже, и тихо подпевая утомленным голосом. Шум шагов заставил его поднять глаза: вошла Грэтиана. Она положила руку ему на плечо и сказала:
– Я знаю, это причиняет тебе боль, отец, но ведь мы сами должны доискиваться до истины, правда? Все время, пока ты разговаривал с Джорджем, я чувствовала одно: ты не замечаешь, что перемена произошла именно во мне. Это не его мысли; я пришла сама к тому же выводу. Мне хотелось бы, чтобы ты понял: у меня свой разум, папа.
Пирсон посмотрел на нее с изумлением.
– Конечно, у тебя свой разум.
Грэтиана покачала головой:
– Нет. Ты всегда думал, что разум у меня твой; а теперь думаешь, что это разум Джорджа. Но он мой собственный. Когда ты был в моем возрасте, разве ты не старался всеми силами самостоятельно искать истину и не расходился в этом с твоим отцом?
Пирсон не отвечал. Он не мог вспомнить. Это было все равно что пошевелить палкой кучу прошлогодних листьев, но услышать только сухой шорох да вызвать смутное ощущение небытия. Искал ли он? Разумеется, искал. Но это не дало ему ничего. Знания – это дым. Только в эмоциональной вере – истина и подлинная реальность!
– Ах, Грэйси, – сказал он. – Ищи, если это тебе нужно. Но где ты найдешь истину? Источник слишком глубок для нас. Ты вернешься к Богу, дитя мое, когда устанешь искать; единственное