Ноэль пошла с ним рядом.
– Теперь улицы не такие, как им положено быть, – заговорил он. – Во-первых, темно, и девушки совсем потеряли голову, прямо удивительно, сколько их шляется. Тут всему виной солдаты, я думаю.
Ноэль почувствовала, как запылали ее щеки.
– Осмелюсь спросить, замечаете ли вы, – продолжал полисмен, – но эта война – забавная штука. На улицах стало веселее и многолюднее по ночам; просто сплошной карнавал. Что мы будем делать, когда наступит мир, я просто ума не приложу. Но я думаю, у вас, в вашем районе, поспокойнее, мисс?
– Да, – сказала Ноэль, – там совсем спокойно.
– В Блумсбери нет солдат. У вас есть кто-нибудь в армии, мисс?
Ноэль кивнула.
– Ах, тревожные времена пришли для женщин! Во-первых, эти цеппелины, и потом – мужья и братья во Франции – все это так мучительно. У меня самого погиб брат, а теперь сын воюет где-то на Ближнем Востоке; мать страшно тоскует. Что мы только будем делать, когда все кончится, даже ума не приложу… Эти гунны – просто гнусная банда!
Ноэль взглянула на него; высокий человек, подтянутый и спокойный, с одной из тех внушительных физиономий, которые часто встречаются у лондонских полисменов.
– Мне очень жаль, что вы уже потеряли кого-то, – сказала она. – А я еще никого из близких не потеряла, пока.
– Что же, будем надеяться, что этого не случится, мисс. Времена такие, что сочувствуешь другим, а это много значит. Я заметил перемену даже в тех людях, которые раньше никогда никому не сочувствовали. И все-таки я видел много жестоких вещей – так уж приходится нам в полиции. Вот, например, эти англичанки, жены немцев, или эти безобидные немецкие булочники, австрияки и всякие там прочие; для них наступили тяжелые времена; это их беда, а не вина – вот мое мнение; а обращаются с ними так, что просто иногда стыдишься, что ты англичанин. Да, стыдишься. А женщинам сейчас хуже всех приходится. Я только вчера говорил жене. «Они называют себя христианами, – сказал я, – а при всей своей любви к ближнему ведут себя не лучше этих гуннов». Но она не понимает этого, не понимает! «Хорошо, а почему они бросают бомбы?» – спрашивает она. «Бомбы? – говорю я. – Это английские-то жены да булочники бросают бомбы? Не говори глупостей. Они так же ни в чем не повинны, как и мы. Просто невинные люди страдают за чужую вину». – «Но они все шпионы», – говорит она. «Ну, – говорю я, – старуха! Как не стыдно так думать, в твои-то годы!» Да только женщине разве что втолкуешь? А все оттого, что начитались газет. Я часто думаю, что их, наверно, пишут женщины, – извините меня, мисс; и, право же, вся эта истерика и ненависть просто с ног могут свалить человека. А у вас в доме тоже так ненавидят немцев, мисс?
Ноэль покачала головой.
– Нет. Понимаете, мой отец – священник.
– А! – сказал полисмен. Взгляд, который он бросил на Ноэль, говорил о возросшем уважении к ней.
– Конечно, – продолжал он, – наше чувство справедливости