Алеша, по чистоте и детской наивности, пришел, принеся с собой все, что было необходимо для работы. Но работать в тот вечер просто не смог. Хозяйка номера сначала попросила его открыть шампанское и выпить за встречу. Потом за родителей. Ну как же за это-то не выпить? Когда открыли вторую бутылку, Алеша понял, что рисовать сегодня уже не сможет. А хозяйка все более распалялась. А потом и вовсе выложила на стол деньги, в сумме своей значительно превышающие то, что Алеша мог получить за год своей работы в кинотеатре.
Юноше нужны были эти деньги на краски и холсты. И он в конце концов, уже понимая, чего от него хотят на самом деле, решил тогда честно отработать эти деньги. Когда Алексей был уже ею раздет и даже по-мужски возбужден, ибо эта стерва, простите за грубое слово, знала, как это делать, он стал нежно и осторожно раздевать ту, что должна была в эту ночь стать для него его первой женщиной. И этот, еще невинный юноша, но умудренный уже студент, впитавший в себя эталоны красоты женщин всего мира через творения гениальных живописцев современности, лишь бросив взгляд на то, что оказалась под красивым сброшенным бельем, онемел, увидев уже дряблую, старческую, а главное, мертвую кожу, которую ему предстояло сейчас полюбить…
И уже ни он сам, ни она, как ни старались, ничего не могли поделать. Светоч, лишь воспламенившись, сразу же понял, что его ждет в таинственно смердящей роковой пещере соблазна, а потому тут же и угас.
И тогда она решила отомстить за свой позор и унижение и подняла крик на всю гостиницу, обвиняя Алешу в том, что он сам хотел ее изнасиловать. Парень, стуча от страха зубами, в одних трусиках, бросив все свои краски и кисти, выскочил из окна, благо что ее номер был на первом этаже, и бросился к морю.
План и видение того, как он покончит с собой, нарисовался в голове еще до того, как он достиг побережья. Он уже слышал жуткие свистки и топот ног за спиной, но более всего его страшили две гигантские, высотой в полнеба, дряблые женские сиськи, что неслись сейчас за ним по пятам и, хищнически разинув зубастые соски, ревели, как милицейские сирены.
И он, весь в слезах, от мучительного стыда за свою мужскую беспомощность и гонимый теперь уже и страхом, пожалуй, даже против собственной воли, бросился в морскую воду…
И вскоре понял, что он уже в раю, потому, что такие глаза, что увидел он над собой, могли быть лишь у ангелов. И такие нежные руки. И такой голос. Неземной, чарующий голос, который звучал в тишине ночи:
– Ты что же это, дурачок, удумал? Как же это можно?
– Я не хотел… Это старуха меня