Она выпустила его руку, перестала плакать и села.
– Прости, любимый. Пожалуйста, прости меня.
– Ч-ш-ш, – произнес он. – Я такого не говорю, и ты не говори мне. Просто забудь об этом.
– Я ничего не забуду! Я сделала тебе больно, а ты заслуживаешь совсем не этого. Я хочу сказать тебе «прости меня», хоть ты, упрямец, мне такого и не говоришь.
– Ч-ш-ш, – снова произнес он и понурился. Она обняла его. Его мышцы на шее и спине были жесткими, словно металл.
– Я люблю тебя. – В каждом ее слове были мир и обещание. Он был прав: им достаточно было сказать об этом один раз и, если с первого раза не понять, как это важно, вся болтовня ничего не стоит. – Одевайся, любимый. Хоть мне и ужасно приятно обнимать твое обнаженное тело, я не хочу, чтобы ты замерз.
– Мне не холодно.
– Конечно. Но ты лжешь. – Она поцеловала его в ямочку между шеей и подбородком, сбросила его рубашку с плеч и накинула на него. – Спасибо, что присылал мне стихи Петрарки.
– Ничего лучше я придумать не мог. Из меня плохой учитель.
– Мне ты подходишь.
– Ты шутишь.
– Ч-ш-ш, – произнесла она и снова поцеловала. – Все эти глупости получились просто потому, что мне хотелось узнать, почему ты так хорошо разбираешься в любви. Когда женщины говорят между собой, они прежде всего болтают о том, что «это больно, не так и плохо, можно терпеть». Я хотела узнать, как тебе удалось сделать так, что для меня это стало счастьем.
Он вывернулся, сел к ней спиной.
– Я просил кое-кого научить меня.
– Женщину?
– А кого же еще, Фенхель? Уж не лошадь.
– В Генуе?
– Нет.
– В Кале?
– В Портсмуте.
– Когда, сегодня? – обескураженно воскликнула Фенелла.
– Почти пять лет назад, – ответил он. – Когда я понял, что хочу любить прекрасную Фенхель Клэпхем, и решил, что не хочу быть зеленым неумехой. Ты закончила? Можно мне идти? Или тебе нужно устроить еще один неловкий допрос?
– Минутку. Когда тебе было шестнадцать, ты попросил кого-то научить тебя любви, а потом ты пять лет ждал, чтобы сделать это со мной?
Он пожал плечами.
– Я решил, что в этом нет ничего такого. Я ведь просил кого-то научить меня строить корабли и ждал много лет, чтобы получить возможность делать это.
– Ты…
– Невыносим. Я знаю. Чума. Сатаненок. Тот, по ком петля плачет…
Фенелла, поцеловав его в шею, перебила:
– Самый поразительный мужчина на этой земле. А на шее у тебя должны быть мои руки, и только. Боюсь, ты не скажешь, кто была та женщина…
– Я должен сохранить ее тайну, ведь так?
Фенелла не ответила. Мысленно она перебирала знакомых женщин, но никто не приходил ей на ум. Все женщины Портсмута боялись Энтони, даже Джеральдина Саттон. Она немного ревновала, потому что кроме нее был еще кто-то, кто не боялся.
– Тебе нужно домой, – произнес он. – Опять начинается дождь.
– Пойдем со мной? Сильвестр задушит тебя