По долгам расплатиться не хватит ни лет и ни сил —
это только так кажется, что всё кончается смертью,
и никто не предъявит к оплате того, что носил
до последней минуты в замызганном жёлтом конверте,
то есть, то, что досталось ещё при рождении в дар,
как на первом свидании, чтобы осталось на память,
на какое-то время, хотя бы пока до фанфар
остаются мгновения, чтобы потрогать руками,
то есть, просто – наощупь, когда, выбиваясь из сил,
приближаешься к стенке, которую и не потрогать,
как и всё остальное, чего за года напросил,
утоптав до суглинка свою и чужую дорогу.
«Обитая в местности, где дождь, как медаль к юбилею…»
Обитая в местности, где дождь, как медаль к юбилею,
начинаешь думать о том, что пора на отдых,
то есть, куда-нибудь к морю, где был расстрелян
целый мир – за равенство и свободу,
где вода смывает не только грехи и копоть
с обожжённой посуды – и всё остальное тоже,
заглушая волной любой недовольный ропот
о никчёмной жизни, что стала ещё дороже.
В этой местности время идёт на убыль —
как ни крути, но завтра уже случилось —
позавчера… И в печке древесный уголь —
для украшения – не чтобы еда сварилась.
Здесь даже ветер в трубах гудит, как дома,
то есть, почти хозяин. Ни капли влаги,
даже ни облачка… и сохнешь, как та солома
на прокорм скотине, увы, не в пример бумаге.
Здесь, где вода из крана – почти спасенье —
не вообще – от равенства и свободы,
от ерунды какой-нибудь, от невезенья.
Утром проснувшись – чувствуешь, что голодный,
и ставишь кофейник, готовишь облезлый завтрак,
чтобы совсем не сгинуть, не кануть в горе,
что наступает утром, почти внезапно,
как наводнение – только в другом просторе —
и как-то боком, чтоб не задеть строенья
и всё остальное, всплывшее в разговоре,
что недоступно глазу в момент старенья,
так и оставшись вымыслом, то есть – горем.
В этих краях любой может стать пейзажем —
не повезёт – украсит собой кладбище —
жалким портретом с датами или даже —
статуей в рост – эдак за десять тысяч
или ещё дороже – волна не смоет,
точно с кастрюли сажу – с песком и глиной.
Ветер, от сажи тоже, трубу отмоет,
чтоб жизнь не казалась длинной. Уж слишком длинной.
«Где кончаются руки, и начинается тень?»
Где кончаются руки, и начинается тень?
На голой стене или там, где уже ограда? —
то есть, это, как бы помягче сказать – плетень
или любая другая изгородь в поле взгляда —
что вполне обозрима, куда достают глаза,
то есть, вполне доступна