Исследование такого специфического цензурного ведомства, как придворная цензура, приводит С. И. Григорьева к выводу о том, что «институт придворной цензуры достиг к началу ХХ века своего наивысшего развития во всех отношениях – организационном, бюрократическом, кадровом. И тем не менее, история показала, что в конечном счете он оказался все-таки неэффективен»157.
На наш взгляд, важной причиной неэффективности цензурной политики России XVIII–XIX в. является запрет самой возможности общественного обсуждения проблем государственного управления. Этот запрет представлен в Цензурных уставах первой половины XIX в, Временных правилах, многочисленных циркулярах и других официальных документах второй половины XIX в.
Например, норма Устава 1826 г. запрещала к печатанию любые «предположения частных людей … о преобразовании каких-либо частей Государственного управления» (§ 169). Устав 1828 г. содержал такое же положение: «Рассуждения о потребностях и средствах к улучшению какой-либо отрасли государственного хозяйства в империи, когда под средствами понимаются меры, зависящие от правительства, и вообще суждения о современных правительственных мерах не пропускаются в печать» (п. 12). Временными правилами 1862 г. не допускалось в рассуждениях о недостатках и злоупотреблениях администрации указывать имена лиц, название мест, наименование государственных учреждений (IV), что лишало обсуждение какой-либо практической значимости. Мнением Государственного совета 1873 г. устанавливалась норма о «неоглашении того или иного вопроса государственной важности … когда по высшим правительственным соображениям это представляется необходимым».
Подобные нормы в условиях отсутствия парламентаризма порождали противостояние между самодержавием и просвещенным обществом (основным создателем и потребителем печатного слова в этот период). Господство охранительной тенденции, стандартность традиционного мышления, косность идеологических норм не позволяли