Теперь Барини видел барона Дану – худосочный сморчок сидел за родовитой унганской аристократией, вертя в тощих пальцах двузубую вилку со столь далеко разнесенными зубьями, что при неосторожном обращении запросто мог бы выколоть себе или соседу оба глаза, осторожно разглядывал гостей и временами по-совиному моргал. Казалось, он сейчас заснет. Рядом с ним молодой аристократ проникался учением святого Гамы, предписывающим среди прочего созерцание, – глотая слюни, с вожделением созерцал блюдо, полное жареных перепелов.
Слуга наполнил княжеский кубок до краев.
– За Унган! – воскликнул Барини, грузно поднявшись из кресла. И сейчас же раздался множественный грохот отодвигаемых стульев, зашуршали платья, и гости нестройно рявкнули:
– За его светлость князя Барини Справедливого! Унган и Гама!
Казалось, испустив боевой унганский клич, придворные немедленно ринутся на штурм чего-нибудь посерьезнее, чем горы снеди и кувшины вина на пиршественном столе.
– Унган и Гама!
– …и Барини Справедливый!
– Да здравствует…
На хорах грянули литавры. Некая труба издала вопль мучимой кошки.
Князь отпил глоток марайского вина и сел. Теперь всем можно было сесть и есть. Лихо заработали челюсти. Штурм начался самоотверженно, по-унгански.
Сегодня Барини ел и пил мало. Секретарь-отравитель отбил аппетит, но дело было не только в этом. Иногда, особенно на торжественных церемониях или пирах, на него, Анатолия Баринова, блистательного князя Барини, недавно прозванного Справедливым, накатывало нечто такое, что, покопавшись в себе, правильнее всего было бы назвать страхом неопытного актера, получившего главную роль по неожиданному режиссерскому капризу. Актеришка до потолка скакать должен, а у него голова кружится – не от счастья, а от страха – и тремор в коленях. А ну как освистают?
Он так и не вжился в роль окончательно. Случалось, напивался до бесчувствия – не помогало. Страх не пропал. Временами он набрасывался совершенно неожиданно, как бандит из-за угла, но это был уже привычный страх, он и не пугал почти. Барини сжился с ним и временами даже испытывал извращенное удовольствие, напоминающее острое наслаждение игрока в русскую рулетку. Иногда до ужаса хотелось признаться кому-нибудь во всем – но кому? Верному единомышленнику? Он сочтет князя сумасшедшим. Наследнику? Он еще мал. Любимой женщине? Ее не было у Барини. Были любовницы и просто случайные девки, много их было, в некоторых из них он даже видел не просто тело для койки, некоторые вызывали теплую привязанность – но ни одна не годилась на роль подруги до конца дней. Последняя пассия, виконтесса Пупу, женщина красивая, тщеславная, себялюбивая, ненасытная в обогащении, безмерно похотливая и весьма глупая, получила отставку сравнительно недавно