– Тьфу ты, чтоб вас! Совсем мне голову закрутили! Сейчас всех в обезьянник отправлю, сразу не до шуток станет!
– Ну, что мне делать?! Не умею плакать, только смеяться! – произносит Рахиль, достав из кармана своей необъятной юбки платок, вытирает глаза. – Пиши, касатик, не отвлекайся.
Йоська вдруг вскакивает, наклоняется над столом, говорит быстро, глотая буквы.
– Сядь на место! – милиционер ошарашен. – Что это он забулькал, как суп на плите?
– Очень образно! – раздражается Мара. – Муж говорит, что только читал про русский фашизм, никогда не думал, что столкнётся с ним.
– Я те покажу русский фашизм! Я тя на нарах сгною! – вдруг взвивается милиционер. – Понаехали тут, учить нас уму-разуму…
– Тихо, тихо, – произносит Ваня, – вас как величать? По имени и отчеству?
– Иосиф Иванович меня величать.
– Ха! – опять взрывается смехом Рахиль. – Ты Иосиф, а моего зятя Йоськой мы величаем. Значит, тезки. И вообще, тебе при язве нервничать никак нельзя.
– Откуда про язву знаешь?
– Моя мама всё и про всех знает, так что давайте, закругляйтесь с протоколом, мне домой пора, дети одни.
– Какие ещё дети?
– Шестеро байстрюков, – за Мару отвечает Рахиль.
– А вы, гражданочка, – обращается к Ксюше Иосиф Иванович, – что можете сообщить по поводу драки?
– Сейчас я вам всё расскажу. Мы собирались отправить детей на Красную площадь, одели их, пришлось купить тёплую одежду…
– Короче.
– Они не привыкли к таким холодам, так вот, одели…
– Короче!
– Я и говорю: они не привыкли к таким холодам, купили им дублёнки, шапки…
– Всё! Понятно, замолчите!
– Купили им дублёнки, шапки…
Милиционер в сердцах бросает на стол ручку, она ломается.
– Вы издеваетесь надо мной?
– Да, – спокойно отвечает Ксюша.
– Но за что? – вопрос звучит почти по-детски.
– За сочувствие к таким вот чёрнокурточным бритоголовым, за «понаехали тут всякие», за то, что ненавидите «чёрножопых, узкоглазых, горбоносых, пейсатых».
– Ксюша, ты несправедлива, – произносит Иван.
– Пусть. Надоело. И стыдно.
– Вы мне тут политические митинги не разводите. Отвечайте по существу вопроса. Была драка, есть потерпевшие, есть виновные. Больше меня ничего не интересует. Вот вам, гражданочка, лист бумаги, ручки нет, последняя сломалась. Пишите объяснение. Всё, разговор пока окончен.
Иосиф Иванович выглядывает в коридор, кричит: «Касьянов!» В кабинет входит милиционер с автоматом – рыжие вихры, крепко стиснутый рот, из породы жестоких молчунов.
– Касьянов, сними наручники с попа и с «этого», а молодчиков отправь в первую, – кивает на бритоголовых, – потом вернёшься, соберёшь объяснения с потерпевших, а я в столовую.
– Правильно, – говорит Рахиль, – язву кормить надо, иначе загрызёт.
– О, господи! На одно слово у них десять! – выходя, вздыхает