Когда в его присутствии поправили сказавшего «слесаря» вместо «слесари», он сказал:
– Язык – живой, развивающийся организм. Было время, нельзя было произнести «профессора» – обязательно «профессоры», а теперь не слышно, чтобы так говорили. Придет время, и все станут говорить «слесаря», «токаря». Это будет считаться единственно правильным. Я думаю, будут говорить «ихний», что совсем не по правилам.
Я не удержался от реплики:
– Александр Исаевич, а мы по биологии проходили, что любой живой, развивающийся организм рано или поздно умирает.
– Так, и язык умирает, есть даже такое понятие – «мертвый язык», в том смысле, что он не употребляется в разговорной речи. Скажем, латынь. Правда, в Израиле пытаются воскресить мертвый древнееврейский язык – иврит, но я не уверен, что это получится.
Иногда он обнаруживал неточности в произношении иностранных слов. На уроке прозвучало название столицы Мексики – города Мехико. Исаич поморщился:
– Как-как ты сказал? Нужно говорить «Мексико». Столица и страна называются одинаково.
Мало что могу вспомнить о его литературных привязанностях. Огорчившись, что я не читал Стефана Цвейга (он произнес «Цвайг»), он высоко оценил творчество этого писателя, его биографические романы и особенно «Америго». По поводу одной из экзаменационных тем по литературе, посвященной творчеству М. Горького, заметил: «К сочинению готовиться совсем просто. Каждый год дают тему по Горькому». Сказано это было таким тоном, что можно подумать, будто этот учитель физики непочтительно относится к «основоположнику соцреализма»20.
Услышав, что мы изучаем на уроке литературы новый рассказ М. Шолохова «Судьба человека», с недоверием осведомился: «Неужели такое посредственное произведение собираются включить в школьную программу?» Услышав утвердительный ответ, рассмеялся. На вопрос, почему он ставит такую низкую оценку живому классику, педагог объяснил: «В рассказе “Судьба человека” только образ матери Ирины хорош, а в целом рассказ слабый, а для того, кто прошел войну, он неинтересен».
Один из учеников сочинил шутливую пьесу, в которой под фамилиями-характеристиками (Сорокина, Тугодумов) легко узнавались одноклассники. Исаич сказал, что такой литературный прием ему неприятен21. На замечание, что им пользовались Фонвизин, да и Гоголь22, возразил, что вел речь не о литературе XVIII и первой половины XIX веков.
Наша школа гордилась тем, что в ее стенах какое-то время учился очень популярный в те годы поэт Константин Симонов. Его Александр Исаевич оценил кратко: «Дамский поэт»23.
В конце 50-х годов в Рязани был подлинный