И, ориентируясь, подтверждая опыты Павлова, махнула рукой справа.
Выключатель, сообразила она, совсем не такой, как в её квартире, которую она предварительно сдала на длительный срок, был прикреплён на уровне колен.
Улыбнувшись, она включила мерцающую под зеленоватым выцветшим абажуром лампу.
За столом, раскинувшись по-барски, и ногами стирая остатки ужина с полировки, восседал незнакомец.
– Эй, кто вам позволил здесь по-хозяйски распоряжаться, – быстро сквозь зло сжатые губки просвистела она.
Мужчина, хотя его лицо скрывал мрак, но судя по бугру на штанах, всё же мужчина, достал малахитовую пачку, перетянутую канцелярской резинкой, и отрывисто гавкнул:
– Я тебя купил, ты продавец, я покупатель, сколько?
– Сейчас ты узнаешь, – она, ловко скинув туфли, приподняла платье и нанесла разящий удар ногой с разворота, – хватит?
Пока он, захлёбываясь в крови, шарил на полу в поисках золотой фиксы, она ловко подцепила его сбережения и, только приглядевшись, узнала в нём недавно ушедшие чувства.
– Ах, это ты, сказочник? – выплеснула она на стол.
Он пытался сказать, но лишь сплёвывал багряные слюни.
– А сколько я по-твоему стою? – он лихорадочно полез в карман и достал сияющее кольцо.
– Ух ты, предложение делаешь, значит, не убежишь?, – он так замотал головой, что, казалось, короткостриженный овал проворачивается на его шее.
– Ладно, любовничек, иди вымойся и поговорим.
На крыше, довольный своим хулиганством, чистил горячим жиром лук крылатый Амур.
– Ха, сколько стоит любовь? Одна стрела – сердца двух, цена… Пусть теперь попробуют разбежаться, – он мило обнажил зубы, подошёл к обрыву крыши и полетел вниз.
– Ты неисправим, – донеслось откуда-то с небес, где, застывая огнём, собирались в созвездия млечные звёзды.
Эхо
Он снова покрутил головой, как же так, ведь всё могло быть исключительно иначе.
Синел рассвет.
Постель так нагрелась от тела, что он сбросил прогоревшее в нескольких местах одеяло, вновь, словно уйдя под воду, хлебнул изрядный глоток спёртого воздуха и закурил.
Что же получается, она кинула его на чувства, забрала с собой его сон и исчезла, растворяясь в мегаполисе.
Чёртовы сигареты, он силился прокашляться и сплюнул коричневую взвесь на клочок пятнистой газеты.
Он и полюбить-то успел неумело и завораживающие реснички видел вблизи мельком, и то, когда она наклонялась вперёд, чтобы по-змеиному прошептать его имя.
В темноте её чёрные глаза было практически не видно, он лишь ловил дикий блеск зрачков, хватая губами губы.
– Как целуешься! Ты ещё губы съешь, – смеялась она, и смех её шарил по углам эхом и утихал.
Она приготовила ростбиф, а он, вегетарианец по своей натуре, не знал, как отказать.
– Вегетарианец,