К чему им рай? И что им ад?
И тернии, что под ногами?
Коль Бог в душе и небо над
двумя седыми головами.
«Ни дождь мне не в помощь, ни солнце, ни время…»
Ни дождь мне не в помощь, ни солнце, ни время,
ничто не растёт на моём пепелище,
и разум причины тому не отыщет —
что, если я сеяла мёртвое семя?
Но я поливаю ту землю и холю,
надеясь – она оживёт, пусть не скоро…
А рядом, так близко, зелёное поле
терзает меня молчаливым укором.
Там ветер высокие травы колышет
и носятся там ароматы хмельные,
там весело бегают дети босые…
А я… поливаю своё пепелище.
А я поливаю своё пепелище,
пусть даже в том смысла никто не отыщет.
Упрямо веду и с собой, и с судьбою
нелепый и долгий, смешной поединок.
…И вот уже несколько слабых травинок
взошли, наконец, над моею землёю.
А разум мой всё не находит покоя:
то семя моё прорастает травою
иль ветер занёс в мою землю чужое?
Но сердце с подходом таким не согласно
и мне возражает: «Не мудрствуй напрасно!
Земля оживает на том пепелище?
Нет смысла иного, нет радости – выше…»
«Нас хмурая осень…»
Нас хмурая осень
давно развела листопадами,
но боль затаи…
Ведь я ещё падаю,
все ещё падаю, падаю
в объятья твои.
Не надо, не надо,
не надо, не надо загадывать,
что ждёт нас двоих…
Я падаю, падаю,
падаю, падаю, падаю
в объятья твои.
Надежда, надежда,
как утро, росой и прохладою
меня напои…
Надежда на то,
что я падаю, падаю, падаю
в объятья твои.
Нас общей дорогой
судьба уже нет, не обрадует
одной на двоих…
В пути одиноком
пусть я упаду… но я падаю
в объятья твои.
И с жизнью прощаясь,
ни рая не жду и ни ада я…
Тоски не таи,
ведь я возношусь, возношусь,
возношусь, словно падаю
в объятья твои.
«Закон утрат всеобщ. Универсален…»
Закон утрат всеобщ. Универсален.
Он – это дух осиротевших спален,
с землёю из земли исторгнутых грибниц,
душой в душе построенных гробниц…
«Хлеб чёрствый без глотка воды…»
Хлеб чёрствый без глотка воды
взамен небесной щедрой манны,
чтоб ощущали мы, гурманы,
и вкус беды…
Одиночество
Его обличий нам не счесть:
оно и знак, и признак,
и часть судьбы, и свыше весть,
что есть предел у жизни.
В пустом дому, как в мире том,
где порваны все узы,
ты