– К вам?
– Ну да. Мы со Штефаном живем здесь недалеко, снимаем комнату в коммунальной квартире. Но санузел у нас свой! И на общую кухню мы не ходим, готовим у себя. Комната большая, светлая, тебе понравится.
Особого выбора у меня не было. Не на улице же спать, в самом деле. Я согласился.
И мы пошли домой.
В подъезде пахло кошками, рыбой, жареной картошкой и чем-то кислым. Ступени были разбиты в крошку, и перед каждым шагом я задерживал дыхание и группировался на случай падения. Мимо хвостатой тропической птицей пролетела Амар и скрылась где-то на верхних этажах. Её смех никак не мог покинуть мои уши, блуждая в лабиринтах каналов, набивая свой ритм на барабанных перепонках, как на живых там-тамчиках. Штефан шел рядом, подстраиваясь под мой осторожный шаг. Мужская солидарность.
– Там в квартире еще несколько людей с нами живут. Амар их всех очень любит. Постарайся принять их сразу, и никого из них не суди, хоть бы и в мыслях. А то Амар почувствует и расстроится. Знаю, это сложно, но ты постарайся.
Я кивнул.
– Ты влюбился в Амар, – сказал Штефан с утвердительной интонацией. Он даже не посмотрел на меня – просто продолжал подниматься по лестнице. Я хотел было возразить, но не нашелся, что сказать. Спорить со Штефаном почему-то не получалось.
– Амар одержима религией, ты должен это знать. Она мечтает любить всех людей на свете, как Христос, и тяжело работает над собой. Стартовые данные у неё для такой цели были не очень. Мать-атеистка, очень сухая женщина, художница, рисующая строгие реалистичные портреты. Отец-пьяница, совершенно безвольный, ненавидящий свою работу. Я жил у них какое-то время, когда мы с Амар были у неё в городе проездом.
Я слушал.
– Для Амар все вокруг – братья и сестры, равно любимые. Я тоже ей брат, друг, отец, сын, любовник… Но в итоге, просто попутчик. У того, кто считает всех вокруг сестрами и братьями, нет ни братьев, ни сестер.
– Ты был влюблен в Амар? – спросил я.
– Все мы рано или поздно в неё влюбляемся. И она тоже любит нас всех. «Амар» – любовь с португальского, помнишь? – Штефан немного помолчал. – А на румынском это слово значит «горький».
– А как будет на румынском «любовь»?
– «Amor». Всего одна буква, да? – он вздохнул. – Всего одна буква.
Штефан преодолел последнюю ступень – дальше шла лестница на чердак. Немного задыхаясь после подъема, он зазвенел ключами в кромешной темноте подъезда. Нужный ключ несколько раз клюнул железо входной двери, наконец, попал в скважину и трижды провернулся.
– Если тебе повезет завоевать Амар как женщину, а не как святую, я буду очень за вас счастлив.
С этими словами Штефан распахнул дверь. Перед нами показался тускло освещенный грязный коридор. Костяным остовом под ногами белел неприкрытый бетонный пол. Пахло жареным луком и плесенью. Штефан повел меня вперед.
Мы