А теперь позвонил Юра – они с Натальей пошли по делам, и, узнав, что я все равно так и не заснул, сказал, что погода чудесная и мне надо идти на улицу – грех такие дни пропускать) А то потом по снегу и льду особо и не нагуляюсь) так что буду я собираться и идти на променад)
Наташа. спасибо вам за хорошее настроение))) Ведь всего этого просто так рассказывать никому не станешь, даже если и что-то хотелось бы рассказать. А так я вам весь день исповедуюсь))) Спасибо! И хорошего дня еще раз!
Она:
Да, погода великолепная, хорошей прогулки. В окно солнышко жарит, даже жалюзи закрыла, иначе монитор не видно.
Только сижу я тупо уставившись в одну точку и нос вытираю. Ужасно девочку жалко. Работа стоит, ну и фиг с ней, ничего делать все равно не могу. Такое нужно пережить, оно сразу не пройдет.
Вот прикидываю, если бы она у нас в лицее училась, то попала бы в группу 99—2001 годов обучения; лицо знакомое – ведь чрез меня за 20 лет прошло больше тысячи человек…
Наверное, специальность Ландшафтный дизайн.
А может быть она уже вернулась? В виде маленькой девочки, Полинки))
Он:
Мы уже вернулись. Так здорово на улице. Тут через дорогу Битцевский парк, в нём и гуляли. Вернее, все-таки больше на лавочке сидели, но все равно здорово. И Малыш набегался)
А специальность – нет… там как-то не так называлась, а вспомнить не могу. А еще у Ладки были два стаффордширских терьера. Я их сначала ужасно боялся, а потом понял, что они – как кошки, зализать могут) У меня Малыш точно такой же. А второго она завела, чтобы первой собаке самой не было скучно. А потом их отравили… Вернее, собаки пропали, мы их искали и по объявлениям, и она все Подмосковье объездила, как только что-то хотя бы подобное было среди потеряшек.
Вернулась? А она и не исчезала, она есть, только где-то выше нас этажами.
А вообще, мне нравится буддизм с их новыми и новыми жизнями, пока сам не станешь на уровень Будды.
Когда-то писал, что мне даже не страшно умереть. Ведь потом начнется новая жизнь. И все, самое классное – заново. И первая любовь, и все, что уже никогда не может повториться. Поэтому я за себя не боюсь, я ведь знаю, что потом все снова будет. Я боюсь за близких, за любимых, за друзей – они-то этого не знают.
И еще… грустить не надо. Вернее, не так, а как – я не знаю. Когда Ладки не стало, я ревел месяц, просто где-нибудь в автобусе могли пойти слезы. А потом осталась грусть, но чистая. Хотя бы потому, что все, что было хорошее – уже хорошо. А если продолжать только грустить и жить этой грустью (или, тем более, чем-то тяжелее), то никому от этого лучше не будет. В том числе и тем, о ком мы грустим. Мы же грустим о людях. которые были нам дороги? значит, они были хорошими людьми? А, значит, им никак не может понравиться то, что мы перестаем жить нормально.
А вообще… вообще все хорошо!