Как у высохшего колодца.
Как мы с вами ни молодей,
Их собой заменить придётся.
Оставляют нам старики
Унаследование такое:
Домотканые половики
Доморощенного покоя,
Рукоделие добротой,
Что, над капельницей ночуя,
В поликлинике золотой
Наши немочи уврачует.
Остаёмся мы допоздна,
Чтоб не гасла луча живая,
Остаёмся, как семена,
Погибая, передавая.
С естеством наперегонки,
Равновесия не нарушим.
Будем делаться глубоки
И достойны своих старушек.
А когда мы накоротке
Повстречаемся с неминучей,
Есть завёрнутое в платке —
Всё, что надо, на этот случай.
Голландские голоса
Ян Якоб Слауэрхоф
(1898—1936)
Судовой врач и поэт, Слауэрхоф полжизни провёл вдали от родной Голландии: на торговых судах и в дальних портовых городках всех морских побережий. Он чувствовал особую связь с португальским поэтом и путешественником XVI века Камоэнсом и даже написал о нём роман. Подобно ему, Слауэрхоф не отличался крепким здоровьем и в своих скитаниях переболел множеством экзотических болезней, последняя из которых, малярия, стала для него роковой. Поэт оставил обширное наследие, которое ценится на Родине как воплощение раннего, ещё романтического, модерна колониальной Голландии.
Письма в море
От чтения рассыпаться готовы,
Хоть в них всё те же самые сюжеты
На разных языках, слова не новы,
Поношены, как старые манжеты.
Но снова вместо утренней газеты
И вечером, когда скрипят швартовы,
Их развернёшь, и дальние приветы
Бодрят в тебе природные основы.
О доме, детях, видах урожая
Напишут те, что там тебе верны.
Кто умер, кто родил – и весь рассказ.
И снова ты один в который раз,
И где-то в дымке водной пелены
Блуждает память, судно окружая.
Первооткрыватель
Была ему грядущая земля
Мила, как дева, в тайне сокровенная.
Он грезил, и мечта самозабвенная
Парила вслед за носом корабля.
Привиделось, иль движется простор
Всё ближе перспективой постепенною?
Тем временем корабль волною пенною
Заре навстречу паруса простёр.
Но лишь она всплыла из синевы,
Он был пронзён как будто бы изменой.
Он вновь желал её сокрыть – увы:
Обнажена от пят до головы,
Её былые прелести мертвы,
И снова он один во всей вселенной.
Утешение в болезни
Писарро, пятьдесят свои встречая,
Не нажил славы, а грехов – сполна,
Форсила в перьях первая жена,
И в огороде роется вторая.
Ославили его как драчуна,
А он плевал, законы попирая
И Эспаньолы, и родного края.
И вот –