– Ты не преувеличил, Младен, – ответил я. – Но все же я рад видеть тебя в полном здравии, хотя и не уверен, в полном ли ты разуме.
– Почему?
– Ничем иным, как потерей рассудка, я не могу объяснить твое участие в этом несчастном восстании, которое с самого начала обречено на гибель.
– Ты ошибаешься, Якуб, – возразил воевода. Голос его зазвучал, как туго натянутая тетива лука. – Как тебе было известно, я болгарин, болгарский обнищавший князь, у которого султан отнял все, кроме имени: родину, людей, землю, скот. Сохранилось только это горное гнездо на Старой Планине, ставшее моим пристанищем, моим укрытием. Всюду я видел гнет и несправедливость. Султан захватил наши плодородные земли, разделил и раздал их своим воинам. Наши хлеборобы должны теперь работать на них, платить десятину, что только зовется десятиной, а на самом деле достигает трети их доходов. Кроме того, военный налог – харадж, подушный – джизье и, наконец, проклятый испендж – подать кровью: каждого десятого болгарского мальчика султан насильно отбирает у родителей и отдает в янычарский корпус, чтобы из этих несчастных детей вымуштровать янычар. Турки закрывают наши церкви, лишают коренное население всяких прав. Бейлер-беи, санджак-беи и паши, как черное воронье, налетели на Болгарию, на все Балканы и кровавыми когтями терзают самое сердце народа! Мог ли я спокойно смотреть на эти издевательства, унижения, убийства и грабежи? Могло ли мое сердце мириться с черной несправедливостью? Разве оно каменное или наполнено мертвой сукровицей, а не горячей кровью?.. Вот почему ты видишь меня сегодня воеводой болгарских гайдуков – повстанцев, борцов за свободу своего народа и своей страны!
Он говорил вдохновенно. Умные глаза его горели верой в справедливость того дела, за которое он выступил на борьбу с могучей Портой. Высокий белый лоб, длинные волосы, темной блестящей волной спадавшие на шею, небольшие черные усы делали лицо выразительным, обаятельным.
Мне стало стыдно за свои слова.
– Младен, – сказал я, – когда мы учились с тобой в медресе, ты казался мне честным, умным, хотя, может, немного вспыльчивым юношей. Теперь я вижу, что знал тебя недостаточно. Ты был еще и скрытным – никогда, ничем не выдал того, что было у тебя на душе. И хотя я знал, что ты болгарин, однако не придавал этому никакого значения, считая, что стать турком и быть турком почетно, лестно для каждого, в том числе и для болгарского княжича Младена. Теперь вижу, как я ошибался. Ты стал защитником своего угнетенного народа и нашел в себе смелость открыто выступить против могущественного и беспощадного врага. Беру свои слова назад, Младен, ибо преклоняюсь перед твоим мужеством. Я не могу стать твоим единомышленником и не могу сочувствовать твоим убеждениям. Я не стану помогать тебе