Эдакий мальчик-мечта. Но глаза глуповатые… Какой-то в них наигранный блеск, напускная самоуверенность. Видно, что лох. Хоть и смазливый.
Какой я сейчас, семнадцать лет спустя? Дай-ка гляну в зеркало… Волос значительно меньше, и они совсем не лоснятся, словно кота выбросили на улицу… Морщины на лбу, мешки под глазами, но, подбородок, слава богу, не двойной. Странная особенность – левая часть лица значительно отличается от правой: левый глаз шире и как будто живее правого, носогубная складка слева ярко выражена, справа ее нет… видимо, последствия моих магических практик.
Друзья тоже – совсем еще мальчики. Ни намека на брутальность, ни капли не похожи на воронежских пацанов, с которыми мне довелось служить в армии… Вы знаете, что такое воронежские пацаны? Лучше вам этого не знать, особенно, если вы из Москвы!
Бабушка относилась к моим дням рождения и прочим сборищам лояльно. Мы с ней готовили салаты, жарили курицу, варили картошку. Она не запрещала ставить на стол бутылку водки (для мальчиков) и бутылку вина (для девочек). Обычно она полчаса сидела с нами, произносила первый тост и культурно удалялась на кухню, чтобы не мешаться. Но я старался не злоупотреблять ее лояльностью: дома мы выпивали на троих мальчиков бутылку водки, не более, а уже потом уходили в ночь: на дискотеку, по кабакам, по клубам, в общем, как выражался тогда Макс, в золотые дали. Сначала мы, естественно, как следует догонялись: как правило, покупали в какой-нибудь палатке полуторалитровую бутылку джин-тоника (тогда продавались такие в пластиковой таре) и распивали ее из горла тут же на улице. А дальше… стоит ли писать? Наверное, не стоит… хотя, почему нет? Ничего особо страшного дальше не происходило: просто мы шли, пьяные, по улице и во весь голос орали стихи собственного сочинения, пугая запоздалых прохожих и другие пьяные компании; если вечер заканчивался на танцполе, то, как правило, дотанцовывали мы уже лежа на нем, и в итоге нас выносили охранники, но мы еще не расходились по домам, а ждали на выходе каких-то личностей, которые, как нам показалось, как-то неправильно на нас смотрели, пока мы танцевали; в кабаках мы пьяно философствовали, пытаясь перекричать громкую кабацкую музыку или опять же орали стихи, срывая иногда аплодисменты бухающих за соседними столиками. Стихи в ту пору мы писали одиозные, эпатажные, не без влияния Вадима Степанцова[1] и его веселой куртуазной компании. Вот, к примеру, типичный оральный (от слова «орать») стих Макса той эпохи. Представьте: конец 90-х, ночь, мигающие огни реклам, подозрительные личности в черных кожанках у подворотни… По улице шагают трое веселых парней довольно лоховского вида.