– Н-ну, паршивые свиньи!.. Гадюки!.. Изменники!.. Рассказывайте!.. Все рассказывайте!
Астаматий, дородный, грузный, широколицый волох, поднял черноволосую голову, посмотрел прямо в глаза Юрасю.
– Что рассказывать, гетман?
– Сам знаешь, предатель!..
– Не знаю.
– Ты хотел выдать меня запорожцам? За сколько? Когда? Как?
Астаматий вздрогнул, услыхав такое обвинение.
– Это наговор, гетман!
– Нет, не наговор!.. О чем ты толковал с глазу на глаз с запорожцем Семашко во время моего отсутствия?
– С запорожцем Семашко?.. Как обычно… Познакомился, расспросил, что на Сечи… Зачем и надолго ли прибыл… Он ответил, что прибыл к семье на зимовку… Других разговоров у нас не было. Клянусь, как перед Богом!
– Брешешь, собака! Ты замышлял убить меня!.. Отчего же не доложил сразу про того сечевика?
– Не успел, ваша ясновельможность.
– «Не успел, не успел»… Коварные замыслы вынашивал против меня – вот как!.. Хотел ценой моей головы купить себе расположение запорожцев и мерзкого поповича!..
Астаматий побледнел. Он знал, что Юрась – человек болезненно подозрительный, невменяемый в ярости и не остановится ни перед чем, только бы вырвать у него необходимое ему признание. Наказной атаман со стоном рухнул на колени, подавшись вперед, так как не мог протянуть связанные за спиной руки, и страстно взмолился:
– Ясновельможный пан гетман! Ясновельможный пан гетман!.. Не пытайте! Я сказал сущую правду! Пусть буду проклят, если вру! Пусть разверзнется земля подо мной! Пусть небо обрушится…
– И небо обрушится, и земля разверзнется, можешь в этом не сомневаться! – нетерпеливо прервал Юрась и крикнул пахолкам: – Эй, обуйте-ка наказного в красные сафьяновые сапожки!
Астаматий распластался на грязном полу, но два дюжих пахолка схватили его, швырнули на топчан и принялись колотить палками по подошвам, по пяткам, по икрам…
Азем-ага равнодушно следил за пыткой. Для него это было привычным делом.
Ненко хмуро смотрел исподлобья, а Младен и Якуб, опустив голову, крепко сжали зубы, терзаясь, что помимо воли стали соучастниками мерзкой расправы.
Многогрешный же сник и замер: ему пришла вдруг в голову мысль о том, что может настать время, когда и его вот так же кинут на этот жуткий топчан и станут «обувать в красные сапожки».
Астаматий поначалу вырывался, кричал, умолял, а потом замолк и только беззвучно дергался, когда удар причинял особенно жгучую боль.
Но вот гетман поднял руку. Пахолки сразу же опустили окровавленные палки.
– Ты что-то хочешь сказать, Астаматий? – Глаза Юрася горели, будто он наслаждался муками своей жертвы.
– Я ни в чем не виновен, – простонал тот вяло.
– А сколько ты присвоил драгоценностей и золота, пока был наказным?.. Где это богатство?
– У меня ничего нет. Всем это известно, гетман…
Юрась хищно усмехнулся:
– Врешь! –