Остальное не имело значения. Но порой так хотелось узнать все тайны ее жизни, хотя бы для того, чтобы стать ей ближе.
«Моя жена!»
Жоффрей де Пейрак чуть опустил лампу, любуясь сверкающим кольцом на пальце Анжелики.
Потом встал на колени и перецеловал все ее пальчики один за другим.
Как же крепко она спала! Он даже забеспокоился. Всякий раз его охватывал безотчетный страх.
Поставив ночник на круглый столик возле алькова, он наклонился еще ниже, стараясь уловить хоть какой-то трепет жизни в ее лице и ощутить слетающее с губ дыхание. И с иронией себя выругал. Он столько раз видел на лицах признаки агонии и отвратительную, ледяную печать смерти… Зачем же искать это клеймо на прекрасном и сияющем спящем лице? Она отдыхала, восстанавливала силы.
«Кто же приходил ей на помощь, когда меня не было? – спрашивал он себя. – Что за мужчины?»
Он представил, как к нежным алым губам прикасаются чужие губы, чтобы напиться наслаждения, но тем самым и поделиться силой своей страсти, которая пьянит и возрождает к жизни.
Эта мысль его не задела, он ее принял и смирился с тем, что были мужчины – к счастью! – которые подставляли плечо, а в нужный момент и обнимали, тем самым спасая ее от отчаяния. Она была порой такой хрупкой. И тем не менее сокрушила грозных и опасных противников: Мулая Исмаила и Людовика XIV…
Каким оружием она поразила сердце жестокого и нетерпимого султана?
Он вдруг понял, что не ревнует… или почти не ревнует. Он силился познать тайну ее души, как познал тайну тела.
После того как он надел ей на палец это кольцо, ему показалось, что, утвердив свои права по отношению к невидимым и незнакомым соперникам из прошлого, он перестал ревновать.
А может, это мальчишество? Может, просто надо признать, что пережитый ими кризис, вскрыв все нарывы и уничтожив все сомнения, очистил их сердца?
Каково было неизвестное прошлое Анжелики, образы которого сейчас, казалось, оживают под сомкнутыми веками? Этого он не знал. Прошлое проскальзывало в разговорах, но после случая с Коленом Патюрелем она уклонялась, когда он пытался вызвать ее на откровенность.
И в этом тоже его вина. Он тогда обошелся с ней самым гнусным образом. Свой гнев, за которым скрывалась неизбывная боль от несправедливости жизни, он выместил, ударив ее.
– Любовь моя!
Он склонился над спящей Анжеликой и, не в силах противиться, коснулся губами ее полураскрытых губ.
Ему не хотелось смущать ее сон, но нетерпение увидеть, как она откроет глаза, как узнает его, уловить радостный блеск в ее взгляде, пересилило щепетильность.
«Интересно, что она мне скажет? Какое будет первое слово?»
Анжелика пошевелилась и прошептала:
– Спи! Спи, любовь моя.
Однако