Халлорсен понизил голос.
– Я глубоко уважаю вас, мисс Черрел, и сделаю все, что вы захотите. Если угодно, я напечатаю в ваших газетах опровержение и откажусь от всего, что написал о нем в книге.
– А что вы потребуете взамен?
– Разумеется, ничего, кроме вашего расположения.
– Брат передал мне свой дневник для опубликования.
– Если это для вас лучше – публикуйте.
– Наверно, оба вы никогда и не пытались понять друг друга.
– Пожалуй, нет.
– А ведь вас там было только четверо белых. Можно спросить, что именно раздражало вас в моем брате?
– Если я скажу, вы на меня рассердитесь.
– Нет, я умею быть справедливой.
– Что ж, прежде всего я убедился, что у него обо всем есть предвзятое мнение и он отнюдь не собирается его менять. Вот мы попали в страну, которой совсем не знаем, живем среди индейцев и других малоцивилизованных людей, а капитан Черрел хочет, чтобы все было как в Англии, по всем правилам, и чтобы правила эти соблюдались. Я думаю, если бы ему позволили, он надевал бы к ужину фрак.
– Но помилуйте, – сказала, немного растерявшись, Динни, – мы, англичане, убедились на опыте, что строжайшее соблюдение правил – наша главная опора. Мы добились своего в самых диких и забытых богом местах только потому, что везде оставались англичанами. Читая дневник брата, я, наоборот, думала: беда его в том, что ему не хватило твердости и выдержки.
– Да, не в пример лорду Саксендену или мистеру Бентуорту, – Халлорсен кивком головы указал на конец стола, – он у вас не типичный Джон Буль; может, потому-то я его и не понял. Нет, он человек очень нервный и уж слишком скрытный – стиснет зубы и грызет себя втихомолку. Похож на породистого скакуна, запряженного в извозчичью пролетку. Вы, видно, из очень старинного рода, мисс Черрел?
– Да, но мы еще не впали в детство.
Она заметила, как он перевел глаза на сидевшего напротив Адриана, потом посмотрел на тетю Уилмет и на леди Монт.
– Мне бы хотелось побеседовать о старинных семьях с вашим дядей, хранителем музея, – сказал он.
– А что еще вам не понравилось в брате?
– Понимаете, я чувствовал себя перед ним дубиной.
Динни чуть подняла брови.
– Вы только представьте себе, – продолжал Халлорсен, – мы попали в распроклятое – извините за выражение! – место, в страну примитивную, грубую. Что ж, я и сам становился примитивным, грубым – под стать этой стране; а он этого не желал, и все тут. Или не мог? А может, все дело в том, что вы – американец, а он – англичанин? Сознайтесь, профессор, мы, англичане, вам не нравимся.
Халлорсен рассмеялся.
– Вы мне очень нравитесь.
– Спасибо, но нет правил без…
– Что ж, – лицо его стало жестче, – я не люблю претензий на превосходство, в которое не верю.
– А разве мы одни этим отличаемся? Как насчет французов?
– Будь я орангутангом, мисс