Так что учителем я не стал. Вологда, разумеется, прекрасный город. Но родился-то я от него все-таки в 250 километрах, а весной, летом и осенью в деревне даже и для студента много работы. До сих пор живы в памяти эти страшно утомительные и живописные поездки на теплоходах из Вологды в Тотьму и далее до нашей пристани (шоссе вдоль реки Сухоны тогда еще не было проложено). Тогда складывались первые рассказы, стихи, как раз из тех, юношеских, в которых выразительные средства бледны и беспомощны, а тебе самому кажется, что ты совершил подвиг.
Потом-то я все-таки получил диплом – в Литературном институте, и даже в Москве прожил 20 лет (жизнь селедки в косяке и с тем же мирочувствием), но этого, вологодского времени, от рождения до середины семидесятых годов, почему-то особенно жаль: так оно азартно и нерасчетливо растрачено. Но если вы хоть раз, перегнувшись через крашенные белые сетчатые ограждения на верхней палубе теплохода, наблюдали проплывающие мимо тихие берега с наклонными хмурыми елями и укромными, как зеленый грот, устьями ручьев и речек, если глиняные осыпи и серые двухэтажные северные избы видели, как они смотрят печальными окошками на воду, то вряд ли это забудете. Печаль и красивые пейзажи – они не способствуют бизнесу и даже вредят, а вот для поэтов очень благотворны.
12. Опыт семи возрастов
Фридман М. В. Книга Иосифа. – М: КРУК-Престиж, 2005. – 408 с.
От Иосифа Аримафейского, которому позволено было похоронить Христа, ведет свое происхождение главный персонаж этой книги. Он, в свою очередь, представляя семь возрастов (малыш – отрок – юноша – воин – отец – дед – прадед), своей судьбой очерчивает путь страны, в которой живет. «Как быть с этой неотвязной еврейской судьбой в стране, разгромившей фашизм и заразившейся при этом смертоносными бациллами юдоненавистничества?» – спрашивает отец. Истории скитаний и мучений еврея представлены с переменной убедительностью: постоянная перекличка этих семи возрастов, их вечный семейный совет и статичные воспоминания, совершенно лишенные сюжетных ходов, затрудняют восприятие текста. Это скорее изложение, чем изображение, хотя в отдельных эпизодах (на тульской шахте, например) эффект достигается. Обиды от притеснений и страх унижения и физического насилия все время возвращают Иосифа к родовой памяти.
Этот текст – в чистом виде начетничество. Отношение к традициям, преданиям и обрядам может быть различным. Исконные черты, свойственные евреям и отраженные в этой книге, наверно, найдут отклик у части читателей. Но все-таки