Флэшмен. Джордж Макдоналд Фрейзер

Джеймсом Хикоком[17], тоже отличным стрелком. Но будучи во хмелю, я заявил, что лучше уж быть британским набобом и иметь шанс основать свою династию, чем иностранцем-полукровкой. Брайант заржал, как всегда, над моей шуткой и закричал: «Браво, Флэш! Да здравствует добрая старая Англия!». Все засмеялись, поскольку отчасти справедливо, но по преимуществу обманом, я снискал репутацию адепта Джона Буля. Бернье не совсем разобрал мои слова, поскольку я говорил тихо, и меня слышали только сидевшие рядом, но, видимо, кто-то потом передал ему, так что с тех пор он не разговаривал со мной, и только бросал ледяные взгляды. Тема имени была болезненной для него – и это неудивительно, ведь он был французский еврей, если уж говорить всю правду.

      Однако лишь несколько месяцев после этого инцидента произошло наше серьезное столкновение с Бернье и начала создаваться моя репутация – репутация, которая сохранилась за мной и по сей день. Я опущу большую часть событий первого года моей службы – например, ссору Кардигана с «Морнинг Пост»[18], вызвавшую большой шум в полку, да и во всем обществе, но в которой я не принимал участия, – и перейду сразу к знаменитой дуэли Бернье-Флэшмен, молва о которой жива до сих пор. Я вспоминаю о ней с гордостью и удовольствием, даже теперь. Всю правду об этом деле знали только два человека, и я – один из них.

      Как-то раз, спустя примерно год со дня моего отъезда из Рагби, я отправился прогуляться в Кентербери, в парк, и по пути нанести визит тому или иному мамочкиному дому. Я был при полном параде и чувствовал немалое удовлетворение собой, когда вдруг заметил офицера, прогуливающегося среди деревьев под ручку с дамой. Это был Бернье, и мне стало любопытно, что за телочку он пасет. Та оказалась отнюдь не коровенкой, а очень даже хорошенькой штучкой: этакая жгучая брюнетка со вздернутым носиком и озорной улыбкой. Я смотрел на нее, и в моем мозгу зародилась превосходная идея.

      В Кентербери у меня было две-три метрессы, с которыми я встречался время от времени, но ничего особенно важного. У большинства молодых офицеров здесь или в столице были постоянные возлюбленные, но я до такого никогда не опускался. Я пришел к выводу, что это нынешняя подружка Бернье. Надо же, чем больше я смотрел на нее, тем больше она меня интересовала! Девушка производила впечатление пушистой киски, знающей толк в постельных утехах, а факт, что она принадлежит Бернье (воображавшего себя неотразимым в женских глазах) делал приманку еще слаще.

      Не теряя времени, я произвел необходимые изыскания, выбирая время, пока Бернье был занят на службе, и нанес леди визит. Она обитала в уютном маленьком гнездышке, обставленном со вкусом, но без роскоши: кошелек Бернье уступал в толщине моему, и это было важное преимущество. Им я и воспользовался. Как оказалось, девица была француженкой, так что с ней я мог не церемонничать, как с какой-нибудь английской цыпочкой. Я напрямую заявил, что она нравится мне, и предложил сделаться друзьями, очень близкими друзьями.