Кезон положил руку ему на плечо:
– Клавдий, что ты пытаешься до нас донести?
– В отличие от Германика, мой племянник всегда был малость… ущербен. – Клавдий дернулся и утер каплю слюны. – Полагаю, такие слова звучат излишне критично, а то и нелепо в устах человека вроде меня, но я не лгу. Ребенком Гай с-с-страдал падучей.
– Как и Божественный Юлий, – заметил Тит.
– Пускай, но я подозреваю, что недуг Калигулы намного тяжелее, чем у Юлия Цезаря. В течение всей юности его поражали приступы, из-за которых он едва мог ходить, стоять или даже поднимать голову. После припадков он был как в тумане, не в силах собраться с мыслями, но потом всегда оправлялся. По достижении им зрелости показалось, будто он перерос свою беду, и мы воспряли духом. И определенно не существовало повода тревожиться за… здравость его рассудка.
– А сейчас? – спросил Кезон.
Клавдий было замялся, но вновь не сумел совладать с потребностью открыться:
– Перемена произошла внезапно – по сути, за одну ночь. Причина заключалась в любовном зелье, которое поднесла Калигуле его жуткая жена, Цезония. Она намного старше; когда они сошлись, Цезония уже была матерью троих детей. Если угодно знать мое мнение, то юноше противоестественно брать женщину старше, должно быть наоборот – вы не считаете? Как у н-н-нас с Мессалиной.
– Согласен, – кивнул Тит. – Но ты говорил об императоре.
– Да. Очевидно, как любовник, Калигула разочаровал Цезонию – оно и понятно, шлюху со столь богатым опытом; поэтому она решила исправить положение, дав юноше приворотное средство. Болтают, будто она скормила ему субстанцию, которую греки называют гиппоманом, – мясистый нарост, который иногда появляется на лбу новорожденного жеребенка.
– Отвратительно, – поморщился Кезон.
– И помогает? – осведомился Тит.
– Для улучшения в-в-вкуса препарат смешивают с вином и травами, – ответил Клавдий. – Это хорошо известное приворотное средство, его упоминают многие ученые, но я, сколько ни искал, не нашел описания хотя бы одного случая, когда оно свело человека с ума. Подозреваю, Цезония добавила что-то еще.
– Умышленно отравила? – спросил Тит.
– Нет. Сам по себе дополнительный ингредиент был, видимо, безвреден, но в сочетании с гиппоманом превратился в яд. По крайней мере, такова моя теория. Я подозреваю, что Цезония воспроизвела то самое любовное зелье, от которого помешался Лукреций.
Близнецы непонимающе уставились на дядю.
– П-п-поэта Лукреция, – пояснил он, – который жил во времена Юлия Цезаря. Говорят, что у Лукреция безумие наступало и проходило. В моменты просветления он сумел написать свой великий труд «О природе вещей», но в конечном счете совершил самоубийство.
– Ты боишься, что Калигула покончит с собой? – спросил Кезон.
Клавдий содрогнулся, обхватил себя руками и вдруг заржал, как конь. Близнецы испугались,