Они сперва ехали на поезде, а потом сели в Гласс-Бэй на паром. Этих Ширли приводит в восторг абсолютно все: погода, пейзажи, река и горячий шоколад на пристани.
– Это самый красивый остров! Вы давно тут живете, милая?
– Здесь прошло мое детство, а потом я уехала отсюда, – говорит Грейс. – И вернулась обратно полтора месяца назад, незадолго до рождения ребенка.
– Вы, наверное, модель, деточка?
– Нет-нет, я графический дизайнер.
– Ну, с такими внешними данными вы вполне могли бы стать моделью. Правда, Ширли?
Джейка передают от одной Ширли к другой, и в их опытных руках малыш выглядит вполне довольным. Грейс несколько смущает, что ребенка тискают незнакомые люди, но потом она решает, что беспокоиться на этот счет не стоит. Джейк подзаряжается материнской любовью, которой ему не хватает. Кроме того, все эти энергичные женщины на вид очень опрятные.
Грейс встает на крыльцо и начинает рассказывать историю, которую она, Томас и Вероника заучили, когда им исполнилось шестнадцать: считалось, что с этого возраста они могли участвовать в проведении экскурсии по Дому Элис и Джека.
– Добро пожаловать в дом моей прабабки Элис и моего прадеда Джека. Некоторые из вас, возможно, слышали о знаменитом корабле «Мария Целеста». Его нашли дрейфующим посреди Атлантического океана в тысяча восемьсот семьдесят втором году. Команда и пассажиры исчезли самым таинственным образом. Следов борьбы обнаружено не было, равно как и каких-либо поломок или неисправностей, на корабле имелись запасы воды и продовольствия. Что ж, этот дом похож на «Марию Целесту». Когда в тысяча девятьсот тридцать втором году сюда вошли две юные сестренки, Конни и Роза Доути, они поначалу не заметили ничего плохого. Однако Элис и Джек куда-то бесследно исчезли. Правда, если продолжить аналогию с «Марией Целестой», здесь был один спасшийся человек. Крошечный двухнедельный ребенок проснулся и ждал, когда его накормят. Этим младенцем была моя бабушка.
Грейс ненадолго замолкает. Тетя Конни учила их для пущего драматического эффекта выдерживать в этом месте паузу, во время которой следовало мысленно досчитать до трех. Грейс полагала, что артистические паузы ей удаются, в отличие от Вероники, которая трещала без умолку, добавляя к тщательно разработанному тетей Конни сценарию свои собственные суждения, или Томаса, который в шестнадцать лет отличался болезненной застенчивостью и говорил едва слышным, монотонным голосом.
Тут Джейк начинает хныкать, и все Ширли принимаются восторженно квохтать:
– Представляешь, бедная девочка осталась одна? Крошка вроде тебя! Не бойся! Твоя мамочка никогда тебя не оставит, правда?
Грейс смотрит на сына, которого с блаженным видом прижимает к облаченной в фиолетовую футболку объемистой груди одна из Ширли. Похоже, малыш весьма доволен.
– А теперь я приглашаю вас в дом. Не забывайте, пожалуйста, что там никто не живет уже более семидесяти лет, поэтому мы просим