В том, что касается природы ее заболевания, он подозревал худшее. Горькое чувство стыда заставило его опустить глаза долу, когда она прошла мимо него по лестнице, поднимаясь в их спальню.
С грустью он отметил худобу ее запястий и хриплое дыхание, но к жалости примешивались и куда более мрачные чувства.
Отгоняя от себя неприятные и оскорбительные образы, навеянные гроссбухом, Рабино яростно затряс головой, стряхивая со своего просторного одеяния чешуйки кожи, мерзкие и отвратительные, как могильные черви. Он плотнее запахнулся в накидку, скрывая желтый круг на рукаве, и выскользнул в ледяной мрак ночи. Если Сосия в кои-то веки собралась провести вечер дома, тогда ему лучше оказаться подальше от нее.
В тот день, когда Сосия Симеон повстречала Николо Малипьеро, исполнилось ровно двенадцать лет с той поры, как Рабино взял Сосию из несчастной и обездоленной семьи далматинских[19] евреев. Поначалу она исполняла у него обязанности служанки и секретаря. Он вдруг вспомнил, что день тогда выдался сырым и холодным, на дворе стоял декабрь, а ему еще не исполнилось сорока. Ей же было всего двенадцать, во всяком случае, так ему сказали, и она была еще puella, невинная и несовершеннолетняя девочка в глазах закона. Вскоре он понял, что она старше по меньшей мере на два года. Всего через несколько дней после своего появления в его доме она невозмутимо попросила у него тряпок для личного пользования.
Он соорудил для нее гнездышко в мансарде и мягко, как только мог, объяснил ее обязанности. Протиснувшись мимо него в комнату, она задела его грудью и многозначительно взглянула на лестницу, по которой они только что поднялись. Рабино понял, что уединение имеет для нее очень большое значение. «Бедняжка, до сих пор у нее такой возможности не было», – подумал он.
Итальянским она овладела с поразительной быстротой, учитывая ее прошлое и малое знакомство с окружающим миром. Отец учил ее языку в своей школе, сообщила она ему. Но ее словарный запас, как сразу же определил Рабино, оказался куда богаче отцовского, равно как и грамматика. Еще большее беспокойство ему внушало то, что она никогда не спотыкалась на словах.
Она редко изъяснялась длинными фразами, зато Рабино обнаружил, что она не сводит с него глаз, когда бы он ни поднял голову. Взгляд ее, который никогда не встречался с его взглядом, не был ни благодарным, ни раболепно-угодливым. Казалось, Сосию чрезвычайно интересует любое его движение. Она, похоже, пристально вглядывалась в очертания его рук и ног, обладая способностью видеть сквозь одежду, чем напоминала сладострастную вдову, а не маленькую девочку. Рабино запутался в ее взгляде, чувствуя себя мухой, медленно тонущей в стакане с сахарным сиропом. Это сбивало его с толку, он растерялся и вскоре стал думать о Сосии как о взрослой женщине, созревшей в своих желаниях и откровенно выражавшей их.
Рабино