Я не успеваю сказать ему, что мазь сама куплю, потому что он срывается в аптечный пункт, который у входа горит огромным зеленым крестом. Мы с администратором непроизвольно смотрим друг на друга с недоумением. Я принимаю ее загадочную улыбку, а сама только брови вскидываю. Суматошные, как Киров, меня раздражают.
Через пару минут он возвращается с пакетом, полным всяких тюбиков и коробок.
– Там фармацевт посоветовал еще мази. Вдруг пригодится, – и кладет мне на колени лекарства, а затем раскрывает мою ладонь и вкладывает в нее батончик. – Гематогенка, чтобы быстрее зажило.
Я перевожу взгляд с него на батончик, держа ладонь раскрытой, пока его глаза не цепляют мои. В них переливаются оттенки красного: от кирпичного до рубинового. Так тревога сменяется умиротворением.
– Спасибо, – сжимаю угощение и кладу его в пакет к остальным лекарствам.
– Погнали, отвезу тебя домой.
Киров протягивает мне руку и помогает встать. Мы прощаемся с администратором и снова идем в обнимку к его машине. И мне почему-то становится более неловко, чем в первый раз, оттого я хромаю сильнее прежнего. Хочется отвернуться от него совсем, чтобы ни одна часть его тела не попадала в кадр.
И все равно кофейно-древесный аромат до меня доносится. Буквально впивается в ноздри. Невозможно им не дышать. И я дышу. Мне даже вкусно.
– Люк! – Киров прижимает меня за талию к себе.
От внезапности у меня сбиваются все настройки. Первым сбоит сердце. Пульс учащается. Ладони потеют. И боль прожигает бедро током. Красные глаза, словно воронки, засасывают все мое внимание. В них настоящее беспокойство. Не знаю, как это понимаю, просто верю.
Опустив взгляд, вижу, что в бетоне, действительно, есть люк, но закрыт плотно. Я таких не боюсь. Киров, как будто слышит мой безмолвный вопрос, и поясняет, ослабив объятие:
– Извини. Меня папа просто в детстве пугал, что люки – это черные дыры. И если на них наступишь, то провалишься в небытие. И мы так с ним играли. Он кричал «люк», а я спасался как мог. Мелкий совсем был, но рефлексы остались.
Он смеется. Не понимаю, зачем делится со мной своими трогательными детскими воспоминаниями. Как-то не в тему.
– В этом есть логика. Даже в закрытый люк можно провалиться, – чтобы не умножать неловкость, говорю я.
Хотя сама никогда не проваливалась. Со мной такого не могло случиться. В те редкие совместные прогулки папа мой каждый шаг контролировал. И не в игровой форме. Просто приказывал: «Туда не ходи. Это не делай. Так нельзя».
– У меня брат однажды провалился в закрытый люк, – Киров переходит на хохот. – После чего папа и стал меня ими пугать.
– Оу. Он жив? – не знаю, как на такое реагировать, но и любопытство берет.
Киров хлопает глазами, резко перестав смеяться, но тут же оттаивает.
– Конечно. Жив-здоров. И сломанная нога давно зажила.
Я киваю. История оказалась банальной.
Мы