– И отец с матерью не будут против?
Она рассмеялась пуще прежнего, но без былого веселья.
– Некому уж возразить, одна я осталась. Да и не нужен мне никто, оттого они меня ведьмой и кличут.
Но Морен упрямо покачал головой.
– О тебе дурная молва пойдёт, если на ночь останусь, не стоит.
Незнакомка, казалось, совсем не обиделась на отказ. Игриво улыбаясь, она сорвала с него шляпу и сунула в руки, сняла с себя венок и надела ему на голову. При свете костра её сияющие карие глаза чудились расплавленным золотом.
– Отец Ерофим позовёт тебя к себе, вот увидишь, и попросит найти тот цветок. Не отказывайся. Без тебя ему вовек его не сыскать.
Едва последнее слово сорвалось с её губ, она развернулась и убежала в сторону деревни, скрывшись в ночной темноте. Морен снял с головы венок и рассмотрел: сплетённый из тонких веточек молодой яблони, он был украшен жёлтыми цветами купальницы и яркими соцветиями иван-да-марьи. Купальница – красивый цветок, но бесполезный. А вот марьянник, иван-да-марья, служит хорошей защитой от чертей, если верно приготовить отвар. Опустившись обратно под дерево, Морен расплёл венок и приберёг марьянник на будущее.
Он заночевал под тем же вязом, устроившись в его корнях на палой листве и свежей зелени. Благо стояло самое сердце лета и ночи были тёплыми, лишь иногда освежающе прохладными. В такие ночи в лесу и полях спалось особенно сладко, не то что в душной избе.
К тому часу, когда Морен открыл глаза, деревенька уже кипела жизнью. Шумели разговоры, стучало в кузнице, квохтали куры и мычал скот. В десятке шагов поодаль орава мальчишек лет семи таращилась на него во все глаза, выглядывая из-за деревьев. На лицах читались страх, настороженность и любопытство – один в один поговорка «и хочется и колется». Морен улыбнулся, надеясь, что они по глазам прочтут его намерения, но увидав, что Скиталец заметил их, ребятня сорвалась с места и бросилась наутёк. Кто-то крикнул вдогонку остальным: «Ща башку оттяпает!», и Морен усмехнулся им вслед. Забрал сумки, на которых дремал, сложив под голову, и направился в деревню.
Лошадь он оставил на ночь у здешнего кузнеца, одного из немногих в деревне, кто мог приютить на время лишнюю животину. Вчера он был не против помочь, а сегодня даже плату за услугу отказался брать. В праздники негоже пользоваться людской добротой сверх меры, но в этот раз Морен не стал настаивать: собственные запасы монет были на исходе, а седло уж истёрлось, менять надо.
Но стоило вывести лошадь со двора, как к нему, сжимая в руках худой кошель, подошла молодая женщина. Платье висело на ней как с чужого плеча, будто, некогда пышная и округлая, она исхудала и осунулась. Глаза раскрасневшиеся и усталые, словно в горе провела она всю ночь, а то и не одну. Тёмная, как ржавчина, рыжина волос и россыпь веснушек на носу сейчас казались ярче, чем следовало, из-за побелевшего лица и делали её невзрачной. Ранее она наверняка считалась красавицей со своей тугой, пышной косой необыкновенного цвета, но следы измождения и тоски портили её, добавляя лишних лет.
– Могу