В прозе Ито Сатио есть что-то от хайку – та же сдержанность, та же способность запечатлеть мгновение, не утяжеляя его объяснениями. Не случайно его тексты часто пересекаются с эстетикой «сясэй» – принципом «зарисовки с натуры» или «отражения натуры», пришедшим из японской поэзии. Не забываем, что он ученик самого Масаоки Сики. Если традиционный реализм стремится к детальному воссозданию действительности, а символизм – к её преображению, то «сясэй» останавливается на грани между ними: это не описание, а намёк на присутствие, не рассказ, а дыхание момента.
«Сясэй» в поэзии – это отказ от метафор в пользу прямого, почти дневникового взгляда. У Ито Сатио проза строится похожим образом: его герои не анализируют мир, а фиксируют его, как будто боясь спугнуть подлинность переживания. В его текстах редко встретишь развёрнутые описания эмоций – вместо этого будут детали, несущие в себе невысказанное. В его произведениях нет психологизма в классическом понимании, но есть физиологичность ощущения, та самая «зарисовка с натуры», которая заменяет прямые указания на чувства.
Поэзия, следующая приципу «сясэй», часто обрывочна – как серия эскизов. Проза Ито Сатио тоже тяготеет к лаконичным сценам, которые не складываются в линейный нарратив, но создают эффект прожитого времени. Его рассказы похожи на страницы дневника, где важны не события, а промежутки между ними: пустые комнаты, несостоявшиеся разговоры, дороги, ведущие в никуда.
Теперь у русскоязычного читателя есть возможность оценить мастерство Ито Сатио. И если его поэзия уже известна благодаря переводам Александра Долина, то пришло время познакомиться с прозой этого не столь известного в России автора.
Прошлый год
I
Ты меня не понимаешь. Да, ты не понимаешь большую часть меня. Твое последнее письмо я прочел с глубокой благодарностью, проникшись искренней дружбой, что в нем чувствовалась. Хотя я ни на йоту не сомневаюсь в твоей искренней привязанности ко мне, факт остается фактом: ты меня не понимаешь. Но я говорю это не из недовольства тобой или твоим письмом. И уж тем более не потому, что считаю тебя человеком недалеким.
Я размышлял.
Разница в наших жизненных обстоятельствах настолько велика, что, видимо, нам никогда не понять друг друга до конца. Человеку в твоем положении вряд ли под силу ни разглядеть, ни даже вообразить, что творится в душе такого, как я. Какой бы проницательный ум ни был у тебя, пока наши судьбы так различны, полное взаимопонимание между нами невозможно.
Конечно, и мне не дано постичь твои мысли. В одном из писем ты писал: «Здесь нечего понимать или не понимать – мое сердце открыто, в нем нет тайн». Но мое «непонимание» – не об этом. Оставим второстепенное, но вот что главное: ты спокойно живешь годами в разлуке с женой и детьми. Наверное, ты ответишь: «Какое там спокойствие! Ты не знаешь, как тоскует сердце вдали от родины». Но с моей точки зрения, если нет крайней необходимости, а ты все равно проводишь два-три года за границей, наслаждаясь жизнью, то твоя тоска по родине – не более чем забава, дополнительный источник удовольствий. Пусть даже это и не требует от тебя никаких усилий, но ты, не жалея тысяч, тратишь их без счета, в то время как для таких, как я, даже десять дней разлуки с семьей – мучительное одиночество. А ты ведешь себя так, будто тебе и горя мало. Вот этого я никак не могу постичь.
Но разве ты от природы бесчувственен? Нет, я знаю, что это не так. Я помню, как ты, потеряв старшего сына, был на грани безумия от горя. И все же, оказавшись за границей, ты удивительно легко предаешься удовольствиям. Значит ли это, что в тебе горит какая-то страстная ambition? Вряд ли. Судя по твоим письмам, где ты то собираешься удалиться в горы, то мечтаешь заняться сельским хозяйством в Корее, вряд ли у тебя есть какая-то всепоглощающая страсть, ради которой ты забываешь о семье.
Ты, конечно, возразишь: «Разве мужчине подобает так привязываться к жене и детям?» Вот именно в этом я тебя и не понимаю. И именно здесь – огромная разница в наших судьбах.
Если говорить откровенно, для меня сейчас семья – это большая часть жизни. Честолюбие, слава, все прочие желания подчинены одному: «Главное – выжить». Если бы у меня отняли жену и детей, пусть даже на время, я стал бы совершенно бесполезен. Ты, наверное, скажешь, что это слишком обыденно, но что поделать – такова правда. Молодой, как ты, может и не придавать значения жене, но для меня, почти пятидесятилетнего, привязанность к супруге – дело естественное. Однако, видимо, именно здесь мы и не можем понять друг друга.
Возможно, поговорка «У бедняков детей не счесть» объясняется тем же, чем и мое нынешнее состояние. Но не подумай, что двадцать лет брака – это все еще романтическая любовь. Не стоит поверхностно объяснять