Сказав так, он поволок Приама, чьи ноги скользили в крови сына, к алтарю. Левой рукой он держал его за волосы, правой же занёс меч и вонзил его в бок старику. Так скончался царь Трои, которому рок судил перед смертью видеть своё царство в огне и свою твердыню, твердыню грозного властителя Азии, повелителя земель и народов, – разрушенной, и бездыханное его тело, отделённое от головы, рухнуло на осиротевшую землю.
Я застыл в ужасе. В это мгновение мне вдруг представился образ моего собственного отца – ведь я только что был свидетелем того, как от страшного удара испустил дух такой же, как он, старик. Я вспомнил о своей супруге Креусе, представил, как враг рушит мой собственный дом и убивает младенца Юла. Я оглянулся кругом в поисках оставшихся воинов, но все уже покинули битву – кто трусливо попрыгал со стен и башен и убежал, а кто в отчаянии бросился в огонь. Я был один.
Так я брёл в одиночестве по пылающему городу, когда вдруг на пороге храма Весты заметил Елену, дочь Тиндара, – она пряталась в этом тёмном убежище, в тишине, но я увидел её в свете пожара. Та, что была рождена на гибель Трое, дрожа, пряталась у алтаря, страшась равно и того, что данайцы покарают её за измену, и того, что тевкры отомстят ей за сожжённый Пергам. В душе моей поднялся гнев, и я готов был уже перед смертью воздать ей за гибель отчизны.
«Значит, – думал я, – она невредимой вернётся в Микены, увидит родную Спарту, проедет в триумфе по улицам города, увидит своих сыновей и обнимет родителей, войдёт в свой дом в окружении толпы илионских рабов – и это тогда, когда Приам убит, когда Троя пылает и берега Азии залиты кровью! Так не бывать же тому! Пусть убийство женщины не прибавит мне славы – подвиг не из тех, которым можно похвалиться, – но как сладко будет покарать её за все преступления, стереть с лица земли эту скверну, утолить дух мщения и хоть немного отплатить за смерть близких!»
Такие мысли одолевали меня, ослеплённого гневом, когда вдруг перед моими глазами явилась мне мать – впервые в жизни так ясно, во всём величии небожительницы, блистая белоснежными одеждами, источая сияние, что разгоняло ночь вокруг неё. Она удержала мою руку и так сказала мне:
– К чему этот безудержный гнев? Зачем отдаёшься охватившей тебя страшной боли и позволяешь безумию завладеть тобой? Или тебе нет уже дела до своей семьи? Что же ты не узнаешь сперва, что с твоим стариком отцом? Жива ли ещё Креуса и юный Асканий? Ведь ты оставил их, а они уже окружены отрядами греков! И если бы не моя надёжная защита, быть им уже в огне или на копьях врагов.
Нет, – продолжала она, – не красота ненавистной тебе дочери Тиндара и не безрассудство Париса погубили Трою, но лишь беспощадная воля богов. Взгляни, сын мой, стоит мне снять пелену с твоих смертных очей и рассеять застилающий твой взор туман, и ты увидишь. Там, где громады башен повержены